стало выражение из «Отелло» Шекспира[762]: «она его за муки полюбила, а он её за сострадание к ним». Формульным в том смысле, что есть мужчина, воин, художник, мыслитель, он рискует, созидает, творит, и есть женщина, которая способна понять мужчину, который рискует, созидает, творит, способна сострадать ему.

В данном случае он был Учитель, она его студентка, он задумывал книгу, которая должна была стать одним из самых высоких философских прозрений своего времени (и много шире), она оказалась способной понять степень его интеллектуального риска, и в этом смысле оказалась способной сострадать ему, как никто другой.

…мыслитель, который видит, или усики фюрера

Мартину Хайдеггеру 36 лет. Он женат, у него двое сыновей. Он профессор Марбургского университета.

Это низкорослый, плотный, кряжистый мужчина. Если судить по фотографиям, его трудно назвать привлекательным.

Как пишет Х-Г. Гадамер.[763].

«Хайдеггер выглядел как инженер, технический специалист: немногословный, деловой, закрытый, с собранной энергией и без всякого культивирования чего-то свойственного homo literatus. Однако если оставаться на уровне физиогномики, первая встреча с взором его глаз показывала, кем он был, показывала, что он – мыслитель, который видит».

Смотрю на фотографию Хайдеггера и не могу скрыть своего раздражения. Да, огромный лоб, поверим, мыслитель, который видит то, что не видят другие. Но сразу бросаются в глаза усики, которые напоминают «усики» Чарли Чаплина в роли фюрера[764]. Перевожу взгляд на фотографию Карла Ясперса[765], – здесь же рядом на одной странице книги, – коллеги, друзья, по крайней мере, до времён нацизма. Совершенно другое лицо, куда более интеллигентное, «усики» здесь совершенно исключены.

Понимаю, пристрастен, разве у философа, мыслителя, который видит, должна быть средне «интеллигентная» внешность, а «усики» чаплинского фюрера, которые ассоциируют с образом нациста, разве не просто клише из фильмов, которые застряли в памяти.

Понимаю, пристрастен, заглядываю в будущее поведение Хайдеггера и Ясперса в нацистский период, а «усики» просто повод.

А я и не скрываю свою пристрастность, и свою предвзятость, и не только в отношении «усиков» Хайдеггера, пусть читатель (и читательницы) сами разбираются прав я или не прав.

…«Feldweg» и его «дурная бесконечность»

Сначала несколько слов о костюме Хайдеггера, который по-своему был знаковым.

Студенты называли этот костюм «экзистенциальным», в том смысле, что стиль одеяния увязывался ими с главной особенностью философствования Хайдеггера. Возможно это и так, но обратим внимание на другие нюансы. Модельером Хайдеггера был известный в то время художник, который «романтизировал» мужское одеяние, приблизив его к народным корням и мотивам. Мы можем сказать, что костюм должен был подчеркнуть «почвенно-народный» облик Хайдеггера и остаётся вопрос, насколько оставаясь «почвенно-народным», костюм был «экзистенциальным». И возможно ли это.

Мы уже говорили об идеях «ландшафтной культуры» русского философа Валерия Подороги[766], которой подробно пишет и о ландшафте Шварцвальда[767] как «месте мысли» Хайдеггера. При этом В. Подорога подчёркивает, что Хайдеггер не относится к ландшафту как к объекту эстетического созерцания, ландшафт для него место, через которое способно говорить бытиё. Можно ли сказать, что его «место мысли» определило его «почвенно-народное» не как фольклорное или фольклорно-эстетическое, а как экзистенциальное. Не знаю, но на один смысловой нюанс хотелось бы обратить внимание.

«Дурная бесконечность»[768] всего тонкого, изящного, отзывчивого может оказаться грубой, вульгарной, бесцеремонной, просто пошлой, причём зачастую «дурная бесконечность» не так далеко, может прятаться внутри нас, особенно, когда мы не присутствуем, когда за нас действуют «безличные люди».

…Об этом присутствии и «безличных людях» чуть позже, когда речь пойдёт о философии Хайдеггера…

Так случилось и с Хайдеггером.

Многие малые философские произведения Хайдеггера объединяет термин «Feldweg», буквально, «просёлочная дорога», «путь вдоль поля», вдоль своего, родного, близкого, идёшь, смотришь на близкое и далёкое, думаешь, идёшь дальше, встречаешь людей из этой же местности, беседуешь, продолжаешь думать и впитывать всё вокруг.

«Простое хранит загадку непреходящего и великого…В невзрачности всегда одного и того же скрывается его благословенность… В непроговорённости его («Feldweg») языка, как сказал старый мастер чтения и жизни Экхарт[769], Бог впервые есть Бог».

В противовес этому «человек – если он не слышит призывов, исходящих от «Feldweg» – тщетно стремится, выполняя свои планы, привести в порядок земной шар… человек разрушается, сбивается с пути. Разрушенному человеку простое кажется однообразным. А однообразное порождает пресыщение. Раздражённые люди находят только однообразие. Простое ускользает. Его тихая сила побеждена».

Так рассуждает о «Feldweg» Мартин Хайдеггер.

…Отдаю себе отчёт, что отношусь к числу людей, лишённых «Feldweg», но это совершенно не означает мою не чувствительность к этому понятию. У жены моей было это «Feldweg», этим она отличалась от меня, она знала (скорее подсознательно), что нет у меня этого «Feldweg», поэтому и называла moltanı, что можно приблизительно перевести как «человек без места», маргинал. Мешало ли это нашему взаимопониманию, вряд ли. Может быть, ещё и по той причине, что скорее подсознанием, чем сознанием мог откликаться, сочувствовать её «Feldweg»…

Согласимся «почвенно-народное» может иметь такую модификацию как «Feldweg», тонкую, нежную, отзывчивую, а может…

Хотим мы этого или не хотим, но «почвенно-народное» невольно рифмуется с известным нацистским лозунгом «почвы и крови». Как свидетельство того, что за высоким нередко следует по пятам пошлое и всегда легко в него скатиться.

У Ханны Арендт скорее всего не было своего «Feldweg» или оно было в другом виде, без «ландшафта», без «почвенно-народного». Но это не мешало ей «сострадать» Учителю, поскольку более других она осознавала масштаб его философских прозрений, которые были намного шире любых «ландшафтных культур».

…Мартин Хайдеггер: «волшебник из Мескирха».[770]

Студенты называли Хайдеггера «волшебник из Мескирха».

Можно с уверенностью сказать, что «волшебником» его назвали не благодаря знаниям, квалификации и прочему. Его лекции завораживали даже тех, кто был не способен понять глубину его мысли. От всего его облика, от манеры вести занятия, требования от студентов не прилежности, а вовлечённости, самоотдачи, исходило «сильнейшее воодушевление».

…Забегая чуть вперёд обращу внимание, что это исходило не столько из требований Учителя, сколько из требований Философа. За «воодушевлением» стояли творческие открытия, с которыми он делился со студентами, делился не по-школярски, а с огромной самоотдачей…

Вот что писал сам Хайдеггер. в письме к Ясперсу:

«я тащу за собой молодых – тащить относится к тем молодым, что тесно ко мне привязаны – и так, что они всю неделю испытывают давление с моей стороны; кто-то из них не выдерживает этого – здесь и скрыт простейший способ отбора; другому требуется два, три семестра, чтобы он понял, почему я не допускаю никакой лени, никакой поверхностности, никакого обмана