«Дорогой Джордж. Моё сердце принадлежит тебе».

Послала клавишу с дочкой, которая пока ещё не сняла платье с крылышками ангела. Дочка сопротивлялась, «нам нельзя к нему ходить», мать настояла, надо пойти.

Дочка побежала по доскам, чтобы не провалиться в грязь, но вдруг передумала и побежала в другую сторону, продолжая напевать свою весёлую песню.

Она отдала свёрток мужу:

«мама велела отдать это мистеру Бейнсу, но я решила (моралистка?!), что это не правильно».

Хотела сама развернуть свёрток, но муж не позволил. Развернул сам.

Вот когда он пришёл в ярость,

…можно аплодировать от имени мужской чести…

вот когда все защитные бастионы его вмиг разрушились,

Он не пытался скрыть и свою ярость, и своё смятение:

«почему?»

…сакраментальный вопрос, на который нет ответа…

«почему?»,

«мы могли быть счастливы»,

«ты ответишь за это»,

«можешь ничего не говорить, но ты ответишь за это»,

«только ответь, ты его любишь?»,

«ответь».

Дочь кричит устами матери «нет», но это его не останавливает.

Он отрубил ей палец, похожий на клавишу, и велел послать его Бейнсу:

«скажи ему, что если он попытается с ней увидеться, я пошлю ему ещё один отрезанный палец, и ещё, и ещё».

Потом, после того, как отрубил ей палец, он вдруг успокоился, обратился к женщине, к жене, со словами полными странной нежности:

«ты не должна так поступать, ты не должна посылать ему любовные письма, тебе нельзя это делать, я хотел любить тебя, я просто подрезал тебе крыло, вот и всё, мы будем вместе, всё станет лучше, вот увидишь, моя маленькая птичка».

Только теперь, когда он просто подрезал ей крыло, как подрезают птице, чтобы она далеко не улетала, он смог дотронуться до неё, и она покорно это приняла.

…не понимаю всё, что последовало за этой сценой

Для меня фильм здесь закончился.

Это был бы совсем не хеппи-энд, просто понимание того, что что-то самое важное здесь закончилось. Муж может продолжать жить с Адой или отослать ей с дочерью обратно, в Шотландию. Не имеет особого значения.

Главное, что пианино перестало звучать. Оно умерло.

Ада будет считать, что пианино испорчено. А маори решат по-своему, пусть его похоронит море.

…не могу согласиться с российским критиком Сергеем Кудрявцевым

Российский кинокритик Сергей Кудрявцев, который разместил в Интернете свои 3500 рецензий[754], стал для меня своеобразным лоцманом в необъятном мире кино. В случае с фильмом «Пианино» Дж. Кэмпион наши оценки расходятся.

С. Кудрявцев считает, что это «эстетская историческая мелодрама». На мой взгляд, не «историческая», не «мелодрама», не «эстетская», если не считать «эстетство» чем-то искусственным и вымученным.

Я считаю фильм «Пианино» «экзистенциальной драмой», помещённой в конкретный «культурный ландшафт», где «дышат» пустоты этого ландшафта.

P.S

Остаётся сказать, что Джейн Кэмпион снимала «Пианино» будучи беременной.

Не могу судить, имело ли это значение или не имело.

Судить об этом могут только женщины.

Опус тринадцатый. Мартин Хайдеггер и Ханна Арендт: от высокого к пошлому один шаг…

…пошлость, от которой никак не избавиться

Если помните, Гедда Габлер[755] жаловалась, что смешное и пошлое следует за ней по пятам, никак не может от них избавиться. Но пошлое может следовать за человеком не только вместе со смешным, но и вместе с высоким.

Классицисты[756] пытались очистить свои пьесы от смешного и пошлого, но их пьесы выглядят сегодня нарочито и манерно.

XX век смешал все краски на палитре, появились такие странные кентавры как трагифарс и трагиводевиль, а постмодернизм[757] стал откровенно пародировать любые попытки спрятаться за «высокое». Не будем удивляться, человек многолик, от высоких помыслов легко может скатиться к самым мелочным, самым пошлым поступкам.

И не знаю, то ли сокрушаться по этому поводу, то ли принимать как неизбежное.

…человек это то, что у него в голове

Мир людей неотделим от того, что происходит в головах людей. Одно без другого не существует.

Если человек думает над тем, что он за человек, он и становится тем человеком, который способен меняться через свои мысли.

Если человек ведёт дневник, его меняет запись в дневнике. Записал событие, заново пережил его, изменился на степень этого переживания.

Конечно, человек человеку рознь. Один человек активен не только в поступках, но и в мыслях, с помощью мыслей формирует он свою «осанку» (кавычки указывают на метафоричность этого слова). Другой человек живёт в мире готовых стереотипов, они заменяют ему мир «идей», а о себе самом до конца жизни он может так ничего и не узнать.

Один человек выбирает «осанку», поскольку выбирает мысли об «осанке». Другой никогда об этом не задумывается, или намеренно выкидывает из головы эти мысли как блажь.

…Он и Она во вздыбленном мире

Два человека, имена которых вынесены в заглавие, не просто относятся к категории тех, кто выбрал «осанку», всю свою жизнь они интенсивно думали над тем, что такое человек, какие возможности даны человеку, какова мера его ответственности перед этими возможностями. Один больше думал о человеке в экзистенциальном смысле, другой (другая) больше думал (думала) о человеке в историческом и социальном смыслах.

Они были глубокими мыслителями, так или иначе мы живём в мире их идей.

Они оказались в мире вздыбленном, в котором рухнули все привычные устои, от прошлых идеалов не осталось и следа, и они должны были найти соответствие своим идеям в этом вздыбленном мире, не впадая в уныние и тотальный скепсис.

По-разному они восприняли мир, в который оказались ввергнуты. Выяснилось, что они очень разные как люди, особенно если не отказываться от такого старомодного понятия как «благородство», но, пожалуй, каждый из них на склоне лет должен был признать, им очень повезло, что они встретили друг друга.

Напомню, что Он, Хайдеггер[758] родился в 1889 году, на закате XIX века, Она, Арендт[759] в 1906 году, уже в XX веке, оба родились в Германии, он был немец, она еврейка, оба, почти одновременно, ушли из жизни уже на закате XX века, он в 1976 году, она в 1975 году, оба уже зрелыми столкнулись с тем, что отношу к одному из главных «безумий» XX века[760], они по-разному отнеслись к этому «безумию», оказались по разную сторону баррикад, это стало главным вызовом их жизни, а если говорить в терминах древнегреческого мышления, глубокими знатоками которого они были, это стало их судьбой, их Роком…[761]

…высокое сострадание женщины

Почти формульным