что и она может быть демиургом. И следует ли удивляться, что этот мужчина или не читал работы своей Музы, или никогда не относился к ним всерьёз.

Что же в результате?

Этому мужчине было дано самое высокое, чем судьба может одаривать мужчину высокое творчество и высокое сострадание женщины. Но он переступил черту за которой отрешённость от всего будничного, проваливается, как в болото, в эту будничность, он встал в позу всесильного мужчины и, сам того не подозревая, стал скатываться в пошлое.

Женщина эта, которой отвели роли музы и предложили этим ограничиться, позволила себе быть слабой, сомневающейся, хрупкой, ломкой, растерянной, можно продолжать этот ряд до бесконечности.

Только не позволила себе переступить черту отрешённости, не позволила пошлости следовать за ней по пятам.

…философия Мартина Хайдеггера

Нет ничего наивнее, чем в рамках этой книги, и в рамках этого опуса, пытаться рассказать о философии Мартина Хайдеггера.

Конечно, можно было бы сослаться на свою научную степень и научную должность, как на право писать о философии, но не преувеличиваю их значение, трезво оцениваю свои профессиональные возможности, огрехи моего образования, и прочее.

Не раз говорил, повторю.

Допускаю, что не корректно использую научные, в данном случае философские, понятия. Но ведь пишу не научную книгу, а книгу о себе и, если хотите, для себя. Поэтому главное для меня не точность, а отзвук. Важно поделиться тем, что и как отозвалось во мне, проросло во мне, даже если то, что проросло во мне, далеко ушло от оригинала…

Со мной часто такое случалось, надеялся осилить какого-нибудь известного философа, ничего не получалось, то ли не хватало знаний, то ли усилий, то ли ума, то ли всего этого в разных пропорциях. Но потом этот философ, или его книга, сами ко мне «приходили». Как правило, в разъяснении, в интерпретации других. Но «приходили» только в тех случаях, когда вдруг понимал, как этот философ или его книга сопрягаются с моим собственным опытом. Иначе говоря, когда начинал понимать, что этот философ или его книга сопрягаются с тем, что происходит вокруг меня или непосредственно со мной.

Так случилось с немецким философом Мартином Хайдеггером и его главной книгой «Время и бытие». Не владея немецким языком, читал книгу в переводе на русский язык, толком ничего не понимал, свалил всё на недостаток философского образования.

Но однажды, читал вводную статью к его основной книге «Время и бытиё», и меня вдруг осенило. Мысли чужих людей помогли мне преодолеть собственную немоту.

…человек присутствующий

Русский философ и переводчик В. Бибихин[780], в своей вводной статье к книге М. Хайдеггера, пишет:

«Бытие и время» – книга изменившая путь европейской мысли, до сих пор ещё не осмысленная вполне. Субъект, объект, сознание, познание, антропология, историзм, культурология – все эти привычные ориентиры, без которых, казалось, современный разум не может ступить не шагу, были здесь оставлены».

Слова эти не могли не заинтересовать. Сразу подумал, ведь речь идёт не о том, что до Хайдеггера все философы, историки, антропологи, культурологи, были глупцами. Речь о том, что у самых лучших из них, умеющих глубоко мыслить, было своё воодушевление, а потом люди, даже продвинутые люди, стали воспринимать эти идеи без воодушевления, и они стёрлись, потеряли свою энергию, превратились в подобие жвачки, и нужно было новое воодушевление, за которыми стоит большая мысль и мощное воображение, чтобы не только привести в движение старые термины и понятия, но и дать им новое толкование. Вот откуда воодушевление Хайдеггера, вот откуда «бодрствуй ночью у огня», вот почему он приходил в восторг от древнегреческой «алетейи», ведь она всё о том же, что есть просветы бытия, в них можно войти, как входишь в комнату, открывая дверь, но без необходимого воодушевления дверь этой комнаты не откроется.

Далее во вступительной статье В. Бибихин приводит свой перевод основной категории Хайдеггера «Dasein» – в бытии-вот, в присутствии.

…от этого «вот» часто используемые в этом опусе выражения «здесь и сейчас», «там и тогда»…

В. Бибихин разъясняет мысль Хайдеггера:

«Человек существует постольку, поскольку осуществляет возможности своего «вот». Присутствие, если можно так сказать, – нечеловеческое в человеке, его бездонность. Его возможностям не видно края. Оно может всему отдаться и всем быть захвачено, от полноты бытия до провала в ничто»

Тогда меня и осенило…

Ехал на машине за городом, смотрел на горы и думал, они не присутствуют.

Смотрел на деревья, мимо которых проезжал, и думал, они не присутствуют.

А я присутствую, или, по крайней мере, от меня зависит, присутствую я или не присутствую.

Присутствовать стало означать для меня, жить вместе с этой горой, с этими деревьями, дать им язык, которого они лишены.

Присутствовать, стало означать для меня жить вместе с другими людьми. Участвовать, включаться, общаться, влюбляться, ненавидеть, раздражаться, печалиться в разлуке, впадать в уныние, преодолевать это уныние.

Присутствовать, стало означать для меня думать о мире, понимать других людей, понимать самого себя.

Следовательно, думал я, ценность жизни в том, насколько ты, человек, смог осуществить своё присутствие.

Вспомнил строчки американской поэтессы Эмили Дикинсон[781]:

«Отсутствие есть сгусток Присутствия».

И подумал, что Э. Дикинсон уточняет и углубляет понятие «присутствия», можно присутствовать отсутствуя и отсутствовать присутствуя.

О последнем говорит Хайдеггер:

«присутствовать в каждый миг нашей жизни невозможно. Поэтому мы должны научиться терпеливо ждать наступления моментов сверхнапряжённой интенсивности исполненной смысла жизни».

А когда наступает такой миг, необходимо не только его протоколировать, но и отдаваться ему, переживать его как наше истинное бытие.

Феномен присутствия означает, что мы не только есть, но и должны воспринимать то, что мы есть. А «есть» в этом смысле означает, что мы развиваемся, мы сегодня не такие какими были вчера, а завтра будем не такие как сегодня. Мы не закончены, мы в любой момент открыты для будущего. Поэтому мы можем сказать, что мы – это то, чем мы постоянно становимся.

И последнее, без чего невозможно понять присутствие.

Присутствие всегда уже как-то настроено. Хотя мы и в состоянии усилить то или иное настроение, «настроения» просачиваются в наше сознание, овладевают нами, настигают нас, независимо от нашей воли. В нашей воле настроить их, подобно тому, как настраивают музыкальный инструмент. Только в этом случае мы будем способны реализовать моменты (миги) нашей сверхнапряженной интенсивности.

Но и при этом, увы, не всё зависит от нас. Настроение Хайдеггера может диктовать ему и грустный вопрос: «вольны ли мы свободно войти в «присутствие»?». И он не может ответить