— Впрочем, ваше превосходительство, не все ли равно, что думает свет, лишь бы совесть была спокойна.

— Браво, брависсимо! — вскричал Санта-Анна. — Карлос Сантандер проповедует мораль! Нет, это уж слишком! Есть отчего засмеяться и лошади! Ха-ха-ха!

Полковник был немного озадачен, не понимая, к чему велся весь этот разговор, и решился, наконец, заметить:

— Меня крайне радует, что ваше превосходительство находится сегодня в таком хорошем расположении духа.

— Уж не оттого ли, что вы намереваетесь меня о чем-нибудь просить? — Санта-Анна любил иногда, оставаясь наедине, отпускать довольно обидные замечания. — А скажите, кстати, откуда у вас шрам на щеке? Я раньше его у вас не замечал.

Эти слова вызвали яркую краску на лице Сантандера, он никогда никому не рассказывал историю этого шрама, так старательно им скрываемого под баками, но запятнавшего его, как клеймо Каина.

— Это последствие дуэли, — сказал он.

— Где?

— В Новом Орлеане.

— О, это город дуэлей, я знаю по опыту, так как прожил в нем некоторое время.

Санта-Анна совершил поездку в Соединенные Штаты после сражения при Сан-Гиацинте, где был взят в плен под честное слово.

— В Новом Орлеане встречаются удивительно искусные дуэлянты, но кто же был ваш противник? Надеюсь, что вы отплатили ему как следует?

— Даже более того!

— Вы убили его?

— Нет, но это зависело не от меня, а от моего секунданта, упросившего меня пощадить противника.

— А что же было причиной ссоры? Впрочем, что же тут спрашивать? Конечно, замешана женщина.

— Виноват, ваше превосходительство, наша ссора имела совсем другую причину.

— Какую?

— Я собирался посвятить свое оружие на славу Мексики и ее достойного правителя.

— В самом деле, полковник?

— Ваше превосходительство не забыли знаменитую компанию партизан…

— Да, да, — прервал его поспешно Санта-Анна, точно не желая вспоминать о чем-то неприятном, — вы, значит, дрались с одним из них?

— Да, с их капитаном.

— Вы вызвали его за предпочтение, оказанное ему перед вами? Но что же с ним сталось? Участвовал он под Мьером?

— Да, ваше превосходительство.

— Убит там?

— Взят в плен.

— Расстрелян?

— Нет.

— Значит, он должен быть здесь? Как его фамилия?

— Керней, он ирландец.

Выражение лица Санта-Анны доказывало, что это имя было ему небезызвестно. Действительно, в то же утро дон Игнацио приходил ходатайствовать о помиловании Кернея и освобождении его из тюрьмы, но министр не получил решительного ответа. Дон Игнацио не имел особого влияния на диктатора, и вся эта история показалась подозрительной Санта-Анне. Не упомянув, однако, об этом, он спросил только Сантандера:

— Этот ирландец в Такубаи?

— Нет, он в Аккордаде.

— Так как техасские пленные находятся в вашем ведении, то вы, вероятно, о нем и пришли просить? Чего же вы желаете?

— Вашего разрешения наказать этого человека, как он заслуживает.

— За шрам, которым он украсил ваше лицо? Вы сожалеете, что не ответили ему как следует, не так ли, полковник?

Сантандер, покраснев, отвечал:

— Это не совсем так. Он должен быть наказан совсем по другой причине.

Санта-Анна пристально посмотрел на Сантандера.

— Этот Керней, — продолжал полковник, — один из самых ярых врагов Мексики и вашей светлости. В одной речи он называл вас узурпатором, тираном, предателем, не раз изменявшим свободе и родине. Позвольте мне не повторять тех оскорбительных эпитетов, которыми он вас осыпал.

Глаза Санта-Анны блеснули гневом и местью, ему часто случалось видеть в газетах свое имя униженным, это глубоко его раздражало, тем более что совесть его подтверждала деяния, ему приписываемые.

— Черт возьми! — вскричал он. — Если вы говорите правду, то можете делать с этим ирландцем все, что хотите. Расстреляйте или повесьте его, мне безразлично. Впрочем, нет, подождите, ведь у нас в настоящее время предприняты переговоры с министром Соединенных Штатов о техасских пленных. К тому же Керней, будучи ирландцем, является английским подданным, и английский консул может затеять с нами неприятную историю. Не следует его пока ни расстреливать, ни вешать. Поступайте с ним осторожно, вы понимаете меня?

Полковник понимал прекрасно, что хотел сказать диктатор, произнесший с особым выражением слово «осторожно». Все шло так, как желал Сантандер. Когда он вышел из зала правителя, лицо его сияло злобным торжеством. Отныне он мог унижать вволю того, кто его унизил!

— Вот так комедия! — воскликнул Санта-Анна, когда закрылась дверь за его адъютантом — Прежде чем опустят занавес, я хочу и сам сыграть роль в пьесе. Сеньорита Вальверде, без сомнения, прелестна, но она недостойна развязывать шнурки у башмаков графини. Эта женщина, ангел она или демон, могла, если бы захотела, добиться того, что еще ни одна не смогла… вскружить голову Санта-Анне!..

Глава XIX

ДОНЖУАН С ДЕРЕВЯННОЙ НОГОЙ

Диктатор просидел несколько мгновений неподвижно, затем, зажигая папиросу за папиросой, стал курить. Его лицо сделалось мрачно. В ту пору Санта-Анна имел власть над жизнью мексиканского народа, действуя то силой, то хитростью, не останавливаясь ни перед какими средствами, если верить общей молве. Эта перемена выражения в лице диктатора была вызвана воспоминаниями, но не угрызениями совести. Сюда примешивался, может быть, также страх разделить когда-нибудь участь своих жертв, так как каждый деспот не без оснований опасается мести. Развращенное и развращающее правление Санта-Анны так бесцеремонно обращалось к кинжалу, что убийство стало в некотором роде обычным правом. Неудивительно поэтому, что диктатор и сам боялся окончить дни от руки убийцы.

Его смущали и другие опасения.

Как ни прочно утвердился Санта-Анна на своем диктаторском посту, надеясь переменить его вскоре на трон короля, он все же не мог чувствовать себя в