дома, слуги поднялись одновременно, исполняя приказания явиться немедленно по выполнении поручения. Они стояли, обнажив головы, один — перед графиней, другой — перед Луизой Вальверде, так что ответы их были слышны обеим, впрочем, они и не собирались скрывать их друг от друга.

— Сеньорита, — сказал Хосе, — тот, о судьбе которого вы приказали мне разузнать, не находится в Такубаи.

Луиза Вальверде, страшно побледнев, воскликнула.

— Вы о нем ничего не узнали?

Последовавший затем ответ сразу привел ее в себя.

— Вы видели дона Флоранса, но где же, говорите скорее?

— В Аккордаде.

— В Аккордаде! — повторил в то же время как эхо другой голос. Это сказала графиня, которая тоже узнала, что и ее возлюбленный находился в той же тюрьме.

— Я видел его в камере, сударыня, — продолжал слуга графини, — он прикован к техасскому пленнику.

— Он был в камере, сеньорита, — говорил в то же время Хосе, — прикованный к вору.

Глава XVII

СТОЧНЫЕ КАНАВЫ

В каждом городе есть улица, пользующаяся благосклонностью высшего общества. В Мехико это улица Платерос, улица Ювелиров, улица, названная так по большому количеству ювелиров, живущих на ней.

По этой улице прогуливается золотая молодежь столицы Мексики, в лакированных сапогах, желтых перчатках, со стеком в руке и моноклем в глазу. Сюда же приезжают сеньоры и сеньориты выбирать себе украшения у ювелира, Если же имеют в виду прогулку, то по улице Ювелиров идут в Аламеду, место общественной прогулки, с красивыми аллеями, террасами, цветами и фонтанами, осененными тенью громадных густых деревьев: под знойным небом юга все ищут тени, а не солнца.

Там jovenes carados[6] проводят часть дня, то гуляя по аллеям, то сидя у фонтана, любуясь хрустальной струей воды, бьющей из скалы, они в то же время следят взором за сеньоритами, владеющими веерами с удивительным искусством; колебания этих хрупких игрушек предназначены не только для движения воздуха и освежения кожи, некоторые движения, к которым прикованы взгляды, выражают признания, более чарующие, чем слова. В Мехико разыгрывается роман, происходит объяснение в любви, залечивают сердечные раны или наносят их одним лишь мановением веера.

Улица Платерос, оканчивающаяся у входа в Аламеду, продолжается и далее, но уже под другим названием, до фешенебельного места прогулки Pasanuevo, называемого иногда Paseo de Buccareli в честь бывшего вице-короля Новой Испании. Это мексиканский проспект, посещаемый как пешеходами, так и экипажами. Ежедневно в известный час аллея запружена экипажами и всадниками, в экипажи запряжены мулы или маленькие лошадки, иногда также английские или американские лошади, известные здесь под именем фрисонов.

Сеньоры и сеньориты, сидящие в экипажах, очень нарядны, в открытых платьях, с короткими рукавами и без шляп, их волосы, большей частью черные, украшены драгоценностями и живыми цветами, жасминами одуряющего запаха или ярко-красными цветами гранатовых деревьев. На крошечных седлах восседают блестящие всадники, гарцуя на фыркающих лошадях. Глядя на них, подумаешь, что они едва удерживают коней, которых на самом деле все время пришпоривают, заставляют горячиться.

Каждый день, исключая первую неделю великого поста, когда высшее общество переходит в Paseo Viejo, на другой конец города, эта блестящая процессия тянется вдоль улиц Платерос и Сан-Франциско. Но здесь же взор нередко останавливается на менее красивом зрелище. Посередине улицы проходит сточная труба, не закрытая сплошь, как в европейских городах, а только прикрытая плитами, легко снимающимися. Это скорее грязная клоака, чем сточная труба. От города к деревне нет ни малейшего уклона, который способствовал бы стоку нечистот, и они скопляются в канавах (zancas), наполняя их доверху, Туда выливают из домов помои, и если бы их не очищали через известные периоды времени, то весь город был бы затоплен грязью; доходит иногда до того, что черная жидкость просачивается сквозь плиты, распространяя зловонный запах.

Каждая новая революция как бы парализует рвение тех, кто ведает канализацией, и чего только не приходится выносить зрению и обонянию, когда наступает время очистки! Снятые плиты кладутся на одну сторону, а вонючую грязь выкладывают на другую, оставляя ее здесь до тех пор, пока она не засохнет, чтобы удобнее было ее вывезти. Это не мешает, однако, любителям променадов. Дамы отворачивают свои хорошенькие носики, не жертвуя ради этого прогулкой в «Paseo», будь зловоние во сто раз хуже, они и тогда не отказались бы от обычной прогулки. Для них, как и для большинства посетительниц Хайд-Парка, дневное катание дороже всего, даже пищи и питья, говорят, что многие из них отказывают себе во всем необходимом ради экипажа и лошадей.

Очистка стоков — тяжелая работа, для которой трудно найти людей. Даже нищие считают ее унизительной, и последний бедняк решается на нее, лишь мучимый голодом. Она не только отвратительна, но унизительна, почему и предоставляется большей частью обитателям тюрем, ее обязаны исполнять узники, осужденные на долгое тюремное заключение. Они идут на нее с отвращением, отбывая по большей части наказание за повинность, совершенную уже в тюрьме. Их пугает не столько грязь и вонь, сколько тяжелый труд под палящим солнцем.

Интересно, хотя и отвратительно, видеть их за работой, скованных парами. Из предосторожности с их ног не снимают колодок, хотя они стоят по пояс в грязи, залепляющей им нередко и лицо! На них и без того неприятно смотреть, глаза их то мечут искры, то опущены с отчаянием. Они озлоблены против всего человечества. Некоторые из них задевают прохожих своими насмешками, песнями и ругательствами.

После всего сказанного понятно, почему Керней прислушивался с таким беспокойством к разговору Сантандера с начальником тюрьмы. Он еще не знал, в чем было дело, но прикованный к нему товарищ объяснил ему и Крису Року все, что знал по этому поводу. На следующее утро начальник тюрьмы сам пришел к их двери, сказав:

— Пора, собирайтесь на прогулку!

Он знал, что им предстояло, но, думая, что его разговор с Сантандером не был известен заключенным, прибавил насмешливо:

— Сеньор полковник Сантандер вас совсем избалует своим вниманием. Он, заботясь о вашем здоровье, желает, чтобы вы совершили прогулку. Это особая милость,