Дон Педро любил поиздеваться и очень гордился умением изобретать насмешки. На этот раз, однако, его ирония потеряла соль. Карлик не пререкался, чтобы не ответить.

— А! — завопил он нечеловеческим голосом. — Прогуляться по улице! Вы хотите сказать, под улицей, я ведь знаю, дон Педро!

Он был так давно в тюрьме, что знал имя ее начальника и позволял себе с ним фамильярности, которые ему иногда прощали ввиду его уродства.

— Ах ты, уродина! — заметил удивленный и озадаченный начальник тюрьмы. — Ты всегда позволяешь себе неподходящие шутки, от которых я постараюсь тебя отучить, дав сегодня же пример, как надо держать себя.

Затем, обращаясь к Ривасу, сказал:

— Сеньор дон Руперто, я был бы счастлив избавить вас от этой маленькой экскурсии, но я получил приказания, которых не могу ослушаться.

Это опять была лишь ирония, придуманная с целью помучить заключенного, по крайней мере, вор это так понял и, обращаясь к своему притеснителю, сказал:

— Мерзавец, обесчестивший свое оружие в Закатекасе, вы как нельзя более подходите к должности начальника такой отвратительной ямы, как эта. Продолжайте делать подлости, я вас презираю!

— Черт побери! Как вы, однако, дерзки, сеньор капитан Ривас! Прежде чем покинуть Аккордаду, вы еще услышите обо мне. Не надейтесь, что графине, как бы она знатна ни была, удастся выцарапать вас из моих когтей, о вас позаботится лучше госпожа виселица.

Произнося эту угрозу, он крикнул сторожам, занятым чем-то на дворе:

— Отведите этих четверых арестантов, куда я говорил вам. Вы понимаете, для чего?

Последние слова относились к главному надзирателю, высокому и крепко сложенному малому.

— Роr cierto, gobernedor[7], — ответил тот с почтительным поклоном. — Я знаю, в чем дело.

— Они должны оставаться там весь день, такой мой приказ.

— Слушаю, сеньор! — ответил надзиратель.

Вскоре после ухода начальника тюрьмы тюремщик крикнул, отворив дверь камеры:

— Живо, марш на канавы!

Глава XVIII

ТИРАН И ЕГО НАПЕРСНИК

Excelentisimo, ilustrisimo, генерал дон Хосе Антонио Лопес де Санта-Анна — таковы были имя и титул того, кто держал в то время в своих руках судьбы Мексики. Человек этот был около четверти века бичом и проклятием молодой республики. Хотя власть диктатора и была лишь временная, но деморализация, производимая деспотизмом, надолго переживает время правления деспота. Санта-Анна достаточно принизил мексиканцев в социальном и политическом отношении, чтобы сделать их не способными выносить какую бы то ни было форму конституционного правления. Они не различали более друзей от врагов свободы, а так как после каждого низложения диктатора возвращение либерального правления не сразу восстановляло правовой порядок, то и на него сыпались обвинения, причем забывали все зло, причиненное тираном.

Неумение разбираться в сложных вопросах политики присуще, к несчастью, не одним мексиканцам. Англия, как и другие нации, не составляет в этом случае исключения. Но в первое время существования Мексиканской республики это политическое невежество разрасталось с необыкновенной силой на пользу Санта-Анны, которого свергали и прогоняли бесчисленное множество раз. Он был, однако, снова призван, к великому удивлению нации, а впоследствии и историков, не постигающих этого и до сих пор. Объяснение, однако, весьма просто — вся сила его могущества заключалась в порожденных его политикой деморализации, милитаризме и отвратительном шовинизме, последнем в особенности.

«Divide et impera (разделяй и властвуй)!» — политическое правило, столь же древнее, как и сам деспотизм. Лесть как средство укрепления власти есть также путь, не менее известный. Этот-то последний путь и был избран Санта-Анной, не пропускавшим случая польстить народному самолюбию и кончившим унижением и посрамлением нации. Диктатор Мексиканской республики имел в то время притязания на титул императора и преследовал эту цель ревностнее, чем когда-либо. В действительности он пользовался императорской властью. Растоптав свободу в стране, он стремился единственно лишь к императорской короне. Чтобы подготовить своих подданных к задуманным переменам, он решил поразить их взор и воображение обстановкой и обрядностями чисто военного характера. К титулу правителя государства Санта-Анна прибавил еще звание главнокомандующего войсками. Дворец его и внутри, и снаружи походил на крепость. У всех дверей стояли часовые, а внутри можно было видеть во всякое время снующих офицеров, одетых в парадную форму. Никто из очутившихся проездом в Мексике не поверил бы при виде ее столицы, что находится в республиканской стране.

В день появления Карлоса Сантандера в Аккордаде диктатор сидел утром в зале, где была назначена аудиенция его приближенным. Официальные дела были окончены, и он оставался один, когда в зал вошел дежурный адъютант. После глубокого поклона он положил на стол около диктатора визитную карточку.

— Да, я могу принять его, — сказал тот, взглянув на нее. — Адъютант вышел через минуту. Это был Карлос Сантандер в форме гусарского полковника.

— А, сеньор дон Карлос, — весело и любезно приветствовал гостя диктатор. — Чему обязан снова вас видеть? Новая победа у дам, наверное, судя по вашему торжествующему виду…

— Экселентисимо!..

— О, не скромничайте! Вы счастливейший из смертных, судя по рассказам.

— Это только рассказы… уверяю вас, даже напротив…

— Верю, я и сам достаточно видел, например, ваши ухаживания за одной прелестной особой, которую вы, кажется, знали еще в Луизиане.

Он устремил испытующий взгляд на Сантандера, точно сам очень интересовался особой, на которую намекал. Избегая его взгляда, Карлос ответил уклончиво:

— Ваше превосходительство очень добры, уделяя мне столько внимания.

— Вот как, amigo mia, вы даже не находите нужным отрицать, подтверждая этим догадки! Ха-ха-ха!

Великий управитель, откинувшись в кресле, захохотал, он шутил, не имея в виду делать выговор или укорять.

— Да, сеньор дон Карлос, история ваших любовных похождений мне хорошо известна, но я далек от мысли осуждать вас за это, живя сам в стеклянном доме, я не могу бросать камни в стекла других. Ха-ха-ха!

Его смех и взгляд выражали,