– Что-то случилось, доктор? ― Она, едущая чуть впереди, оборачивается, когда я обтираю лоб платком. ― Устали?

…Не смею. Нет. Может, обойдется?

– Что вы, я полон сил. Сегодняшний день был уже легче предыдущих.

– Тогда прибавим немного… хорошо?

Получив кивок, она ― прямая, отрешенная и незнакомо взрослая ― шпорит лошадь. Я кусаю губы; дурнота заставляет крепче сжать поводья. Эмма права: время дорого, если дома все действительно так ужасно. Вряд ли честная девочка сгустила бы краски, скорее разбавила их, щадя меня. Поступки ее сказали куда больше: Эмма покинула Оровилл. Эмма, боящаяся своей тени, преодолела мили лесистого безлюдья, чтобы найти меня.

…Лошадь издохла, едва мисс Бернфилд влетела во двор поместья Джорджа Гридли41. Именно под своей крышей этот щедрый джентльмен, крупнейший местный землевладелец, позволил организовать госпиталь, и сюда Эмму, видимо, направили горожане. Когда я подбежал, она лежала на траве, и мне даже показалось, что девочка мертва, как и кобыла, исходящая пеной. Но вскоре Эмма очнулась, ухватилась за мою руку и, мутно глядя мне в лицо, заговорила. Я узнал о пропаже тела Джейн, о ночных тварях, о признании младшего Андерсена. Об ужасах, коими священники заражают паству, и опале, в которую попал шериф. Худшее Эмма оставила напоследок:

– Доктор, пожар был страшным. Ваш друг-иллюзионист… вы нужны ему. Это главное, почему я решилась приехать, ведь он был так добр к нашей семье.

– Амбер?..

– Только вы можете его спасти.

Она прятала глаза. Я, и так падающий от нервного и физического истощения, не спросил подробностей, решил, что лучше увижу все сам, чем немедля начну представлять. Горько было осознать: я отдал столько сил чужим и бросил своих! Пора возвращаться, благо, из Сакраменто прибыли сегодня два молодых врача, и я не оставляю Гридли на произвол судьбы.

– Вы сможете выехать прямо сейчас? Я боюсь, мистер Райз…

– Да, Эмма. Только найдем вам лошадь. Когда это вы научились ездить верхом?

Она натянуто засмеялась.

– Я научилась многому.

…Там, в тенистом саду Гридли, она показалась мне странной ― эта добрая славная девочка. Кажется и теперь, хотя мы почти не говорим, а только прибавляем и прибавляем скорости. До Оровилла недалеко, две трети пути позади. Вот уже пришвартована «Веселая весталка»: башни Амбера больше нет, часть палуб ― пепелище. Многие иллюминаторы светятся, видны человеческие силуэты на носу и возле гребного колеса. Я направляю к воде лошадь, но Эмма тут же нервно, даже зло меня останавливает:

– Они все в порядке! Мистер Райз… не с ними.

– Хм. И где же он?

Девочка улыбается ― и гасит мое спонтанное необъяснимое подозрение. Улыбка делает бледное лицо почти детским, только в глазах прежние непонятные, нездоровые огоньки. Они напоминают голод во взгляде бездомной кошки, и, каким бы отталкивающе глупым ни был этот мелькнувший образ, от него трудно избавиться.

– Он нашел ваши ключи. Вы ему говорили, где храните их?..

Невольно смеюсь, качая головой: не то что не успел, но и не собирался. Впрочем, Амберу вряд ли трудно было бы проникнуть в такую развалину, как мой особняк, а уж наглости хватило бы точно. Отлично вижу его развалившимся на моей старой софе и попивающим мое вино. Может, в таком случае и увечья его не столь страшны?

– Никто не знает, ― спешно уверяет Эмма. ― Он ведет себя тихо…

Замолчав, она вдруг прижимает пальцы к виску и склоняет голову. Глаза застывают, но губы шевелятся. Так она едет полминуты, не меньше; я не решаюсь заговорить, только внимательно слежу, чтобы не упала. В случае чего я ее подхвачу. Девочка тоже устала, для нее дорога нелегка. В отличие от меня, она ведь не привычна к долгим армейским переходам, а укачивает ее даже в карете.

– Я… молилась, простите.

Она выпрямляется. Молитва не принесла покоя в ее больные глаза. Дальше мы едем молча.

…Ночь уже сгустилась, рассыпавшись звездами и опав росой в траву, но мне только душнее. Температура поднимается, все труднее терпеть ворочающуюся внутри боль, и, кинув взгляд на правое запястье, я без удивления нахожу знакомое пятно. Давлю на него пальцами ― пропадает, но вскоре появится снова. Главное, чтобы сейчас Эмма ничего не поняла, не испугалась. Я не знаю, как буду лечить Амбера в таком состоянии; не знаю, хватит ли сил, если помощь нужна не только ему. Не знаю ничего, кроме одного: справлялся и с худшим. Выбора нет, меня ждут. Остается лишь, стиснув зубы, умолять собственное тело послужить еще какое-то время. Но…

– Эмма?

…Бедная девочка, то и дело начинающая молиться и устремляющая взор в пустоту, едет не в город. Видимо, она заблудилась.

– Это не совсем та дорога.

Мы смещаемся к роще краснокожих. Меняем направление почти незаметно, но я прожил в этих краях слишком долго, чтобы не различать похожие, как братья, холмы. Я осаживаю коня и останавливаюсь. Эмма вздрагивает и, обернувшись, глядит на меня так, будто едва проснулась.

– Нет. Она нам нужна.

– Мы дадим крюка. Поворот на Оровилл южнее…

Она возвращается, тоже останавливает лошадь и опускает голову. Руки, держащие поводья, дрожат.

– Нам не нужно в город, доктор.

– Что вы имеете в виду?

– Там… не совсем спокойно. Мистер Райз ждет нас у поселения.

– Ах вот оно… ― На полуслове я осекаюсь. ― Погодите, но откуда вы…

– Знаю. ― Она вскидывается, убирает локон со лба. ― Он сейчас сказал мне об этом.

– Сказал?!

– Да, доктор. ― Тон становится тверже, сверкают глаза. ― Едемте скорее, хватит тратить время. Вы все поймете! Давно пора! Это все, все и ради вас тоже!

Она собирается пришпорить лошадь. Я, перегнувшись навстречу, сжимаю бледную руку, отнимаю поводья. Эмма трясется. Трясется все сильнее.

– Господи, как я не понял сразу… вы больны. Я должен отвезти вас…

– Нет! ― Она почти кричит и в свою очередь дергает меня за руку, порывисто тянет, едва не стаскивая с коня. ― Я здорова! И вы нужны мне! Нам! И Джейн! Вы…

По впалым щекам бегут слезы. Она тянет меня опять, потом, сдавшись, выпускает, просто глядит ― измученно и… безумно. Я долго отказывал себе в этом слове. Подменял другими, утешаясь, ― тщетно. У Эммы перевозбуждение, граничащее с припадком. Галлюцинации, раз она слышит бесплотные голоса. Правдивые ли новости она вообще привезла? Не выдумала ли чудовищ и пустую могилу сестры? Но ведь пожар на судне был. И никуда не делась тревога, некое чутье, которому я привык верить. Мне страшно за Амбера, так же, как за помутившуюся рассудком несчастную малышку. И… что еще я могу сделать?