— Мне, — с жаром ответила я ему. — Я всегда буду заботиться о тебе, не волнуйся.

— Ты меня не бросишь? — робко спросил он.

— Никогда, — заверила я, вложив в это слово столько воли, сколько у меня в жизни не бывало.

— И останешься ночевать? — спросил папа.

— Останусь, конечно, я всегда буду с тобой!

Потом я позвонила Питеру. На работе его не оказалось, из чего я заключила, что мама уже и его осчастливила своей новостью, и он, отягощенный эдиповым комплексом идиот, сбежал домой, где лежит в темной комнате, задернув шторы, и ждет смерти на почве сердечной травмы. Так и было: когда я набрала его домашний номер, он сиплым, севшим от горя голосом заявил, что, как и я, ненавидит мать. Но я-то знала, что у него на то другие причины и со мной ему равняться нечего. Питер был в отчаянии не потому, что мама ушла от папы, а потому, что от папы она ушла не к нему.

Далее я позвонила Крису и выяснила, что его мама ввела в курс дела еще утром. Вот ведь негодяй — мог бы позвонить, предупредить, так нет! Мы немного поругались по этому случаю, что было приятно, ибо ненадолго отвлекло меня от мыслей о папе. Крис бурно обрадовался, когда я сообщила, что вечером еду к папе («Господи, Люси, какая же ты молодец. Я твой должник»). С чувством ответственности мой брат не в ладах: он просто не знает, что это такое.

Затем я позвонила Дэниэлу и рассказала ему, что случилось. Ему хорошо рассказывать, потому что он умеет сочувствовать искренне. К тому же он всегда очень тепло относился к моей маме, и меня радовала возможность показать ему, какая она на самом деле дрянь.

Дэниэл никак не прокомментировал преступное легкомыслие моей матери, зато сразу же предложил отвезти меня к отцу.

— Нет, — сказала я.

— Да, — сказал он.

— Нет и нет, — отрезала я. — Настроение у меня хуже некуда, собеседник из меня сейчас никакой, ехать туда долго и скучно, а по приезде я захочу одного: побыть с папой.

— Отлично, — согласился он. — И все же я бы хотел составить тебе компанию.

— Дэниэл, — вздохнула я, — я понимаю, что ты нуждаешься в помощи квалифицированного психиатра, но в данный момент у меня нет времени разбираться с твоими душевными неполадками.

— Люси, будь благоразумна, — твердо ответил он.

И мы оба невесело рассмеялись.

— Дэниэл, — продолжала я, — ты просишь о невозможном. Прекрати унижаться, от меня все равно ничего не добьешься.

— А теперь слушай меня! — заорал он в трубку. — У меня машина, тебе далеко ехать да еще надо сначала зайти домой за вещами. На сегодняшний вечер у меня других планов нет, поэтому я сам отвезу тебя в Эксбридж и больше ничего слышать не желаю!

— Уф! — выдохнула я, вопреки трагизму ситуации несколько развеселившись. — Да ты прямо герой-любовник из женского романа — суровый, волевой и нежный! Пощупай-ка свои ляжки — небось мускулы стали тверже камня.

Он даже не понял, о чем я говорю.

Странно, прежде я никогда не задумывалась о том, какие у Дэниэла ляжки. Смутно подозреваю, что действительно мускулистые. Я почувствовала некоторое неудобство, что-то вроде нервного возбуждения, и решила больше не спорить.

— Спасибо, Дэниэл. Если тебе правда нетрудно, отвези меня. Ты очень мне этим поможешь.

Ужасный поступок мамы, бросившей папу, нисколько не умалял моего страха перед Карен и тем, что она сделает со мной, если узнает, что Дэниэл сопровождал меня в Эксбридж. Но, к счастью, в тот момент, когда мы с Дэниэлом выходили из квартиры с вещами, она еще не пришла с работы.

По дороге мы остановились у супермаркета купить продуктов для папы. Я потратила целое состояние, покупая все, что, по моему мнению, могло его обрадовать: хрустящее печенье с джемом, спагетти, шоколадные конфеты, сахарные вафли, цветные мятные драже и бутылку виски. Наплевать мне на мамину клевету, никакой он не алкоголик. Ни единому ее слову не верю. А если и верю, неважно. Я бы дала папе все, что угодно, лишь бы ему стало лучше, лишь бы он почувствовал, что его кто-то любит.

Я создам для него любящий дом, в миссионерском запале думала я.

Мне не терпелось поскорее начать. Уж я покажу маме, как надо жить.

Когда мы с Дэниэлом вошли в дом, папа сидел в своем кресле совершенно пьяный и плакал. Глубина его горя потрясла меня, потому что в глубине души я ожидала, что он будет рад: мама ушла и наконец оставила его в покое. Я думала, он испытывает облегчение оттого, что мы с ним вдвоем, только я и он.

— Бедный, бедный папочка.

Я кинула сумки на стол и бросилась к нему.

— Ох, Люси, — сказал он, медленно качая головой. — Люси, что же со мной будет?

— Я о тебе позабочусь. А теперь выпей-ка, — предложила я, махнув Дэниэлу, чтобы достал из сумки бутылку виски.

— Пожалуй, выпью, — уныло согласился папа. — Пожалуй, выпью.

— Люси, ты уверена? — негромко спросил Дэниэл.

— Не учи меня жить, — прошипела я в ответ. — Его только что бросила жена, дай ему выпить, черт побери.

— Люси, успокойся, — сказал он, доставая из-за папиного кресла пустую бутылку из-под виски и показывая мне. — Просто не хочется, чтобы ты его угробила сразу.

— От еще одной вреда не будет, — упрямо возразила я.

Мне вдруг стало безумно жаль и себя, и папу. Не успев осознать, что происходит, я ударилась в истерику, завопила: «Дэниэл, ради бога!» — и выбежала из кухни, громко хлопнув дверью.

Затем рванула на себя дверь «парадной» гостиной и в припадке слезливой ярости бросилась на «выходной» полосатый серо-коричневый диванчик. Эту комнату берегли для гостей, но, поскольку гости у нас бывали редко, она сохранилась во всем нетронутом с 1973 года великолепии. Здесь время как будто бы остановилось.

Я сидела и плакала, при этом ужасаясь собственной дерзости: посметь сесть на хороший диван, на который дозволялось садиться только священникам да гостям из Ирландии. А через пару минут, как я и ожидала, в комнату вошел Дэниэл.

— Ты дал ему выпить? — хмуро спросила я.

— Да, — кивнул он, обходя журнальный столик из темного стекла. Затем присел рядом со мной на ископаемый диван, обнял меня. Я знала, что он так поступит. Дэниэл мил и предсказуем, на него всегда можно рассчитывать, он всегда ведет себя как надо.

Потом он посадил меня к себе на колени, обнимая за плечи одной рукой. Этого я не ожидала, но и против ничего не имела. Сейчас мне было необходимо дружеское участие в любых количествах.

Я дала себе волю, припала к его груди и еще немного поплакала. Плакать на груди у Дэниэла просто замечательно: он такой надежный. Войдя в роль, я беззастенчиво вытирала мокрые щеки о плечо его пиджака, а он нежно гладил меня по волосам и бормотал что-то успокаивающее типа: «Тсс, Люси, не плачь, маленькая». Было очень приятно.