– Вестимо, батюшка атаман, ежели повадится лиса в курятник, не видать мужику яичек к святой Пасхе! Тако ж повадился в мою лавку сызранский воевода Иванов да гостинцы себе высматривает всякий раз. То одно ему приглядится – дай сюда! То другое по душе придется – опять же дай сюда! А чтоб серебряный алтын на прилавок положить – так и не смей заикаться про то, купчишка! Изведет всякими поборами да посылками в разъезды… Долго так сносил я обиды, а минувшим сентябрем, будучи по случаю воскресного дня в некотором подпитии и от того не смогши себя удержать, облаял всячески воеводу Иванова да, взявши за грудки, крепко потрусил и из лавки на людское посмешище пинком в зад выбил! За то и выдан в рекруты, будучи в возрасте уже сорок и один год.

Арапов переглянулся с Кузьмой Петровичем, улыбнулся и сказал на это бывшему купцу:

– Что воеводу потрусил за грудки принародно – не велик грех перед Господом. Придет и к тому воеводе крайний час, за лихоимство безмерное унянчим дитятко, что не пикнет боле!

– Истинно молвил, батюшка атаман! – живо подхватил Семен Володимирцев. – Коли быть собаке битой – найдется и палка!

– Найдется и палка и петля для всякого утеснителя мужика! – подтвердил Илья Федорович. – А теперь отберу я из вас годных к государевой службе, а как подойдет сюда к нам протопоп Андрей с крестами и иконой, так и к присяге вас приведу. Нет ли средь вас, кто не хочет служить Петру Федоровичу по какой причине альбо по непризнанию его истинным государем? – громко спросил Илья Арапов, выждал некоторое время, добавил: – Говорите без боязни! Сами ж слышали указ, которым велено брать в службу только по доброй воле охотников, не стращая и не понуждая к тому силой.

Поселенцы ответили, что таковых нет, все охотники. Володимирцев с поклоном обратился к Илье Федоровичу:

– Ты сам, батюшка атаман, отбери годных, и мы будем тебе в полном послушании.

– Верна! – подхватил чей-то молодой и чистый голос из середины шеренги. – Тычь нам перстом в грудь и выводи к себе!

– Коль так, то буду тыкать перстом! – с улыбкой согласился весьма обрадованный Илья Федорович и пошел к левому флангу. Там стоял в ватном армяке, подпоясанный бечевкой, мужик лет под тридцать. Влажные от дыхания на морозе усы прикрывали толстоватую верхнюю губу. Светло-рыжая борода лежала поверх армяка жестко, словно вымазанная цветочным медом, и не колыхая ни единым волосом на ветру. Мужик глянул на атамана веселыми светлыми глазами, неожиданно озорно, будто давнему знакомцу, подмигнул.

– Здоров ли телом, брат? – спросил Илья Федорович. – Как прозываешься?

– Телом здоров, парши аль чесотки нет. А прозываюсь Викулом Игнатьевым сыном, а прозвище по деду – Чемодуров. Крестьянин Ставропольского уезду, вотчины помещика отставного майора Ивана Толстого, деревни Толстовой же.

– Как же в поселенцы попал? – удивился Илья Федорович? – Или барин тако ж за дурное поведение сослал?

– В бегах был у черта на кулижках[19], ан и в тех местах пойман. Будучи допрошен, себя и помещика не назвал, потому и отправлен этапом на поселение к заводу Каменного Пояса.

– От тех каторжных работ тебе освобождение вышло волею государя Петра Федоровича, – объявил Илья Арапов. – Служи ему исправно, казак. А своих односельцев из деревни Толстовки непременно сыщешь в моем отряде.

Викул Чемодуров снова улыбнулся добродушно, сделал по знаку Ивана Зверева три шага вперед и повернулся лицом к шеренге. Сержант Зверев пометил его в списках как годного к службе.

Когда очередь дошла до последнего из поселенцев Семена Володимирцева, вставшего на свое место в строю, неожиданно повалил густой снег. Илья Федорович распорядился отобранным к службе собраться в пустой казарме, немногим прочим идти к бургомистру Халевину с наказом от атамана развести их на постой к самарским обывателям.

Через малое время барабанщик Ивашка Жилкин привел с ног до головы запорошенного снегом протопопа Андрея. Скинув верхний плащ, протопоп прошел к иконостасу и благословил по одному подходивших новонабранных казаков, давал целовать крест и святую икону.

Илья Федорович говорил, а присягавший повторял за ним клятвенные слова верного служения государю Петру Федоровичу. Казаки отходили в дальний угол казармы, где ротный цирюльник солдат Иван Дудин сноровисто и с прибаутками стриг недавних мужиков под казацкий кружок.

Еще не закончили приводить к присяге поселенцев, как явился со своими солдатами поручик Счепачев, вручил атаману поименный список роты с пометками, кто из солдат в отсутствии по командировании, кто болен, а кто ушел с бывшим комендантом Балахондевым.

– Господин атаман! – Голос у поручика Счепачева заметно взволнован. – Настоятельно прошу принять меня и солдат вверенной мне роты в службу его императорского величества Петра Федоровича. О верности государю готовы принести присягу, а более половины из нас – вторично и с большой радостью!

Илья Федорович слушал взволнованного принимаемым решением офицера и внимательно вглядывался в круглые карие глаза поручика, в бледное после недавней болезни лицо. Из-под треуголки свисали влажные от набившегося снега прямые русые волосы.

«Неужто служить верно будет? – усомнился было на минуту Илья Федорович и тут же отогнал эти сомнения. – А я ведь служу… Быть может, и он выходец из государственных крестьян или из малодушных[20] помещиков, хочет милость и чин заслужить у государя… А сие не зазорно».

– Охотно приму тебя, поручик, и твоих солдат в службу батюшки государя! – ответил он застывшему в ожидании ответа Счепачеву. – И теперь же назначь своим приказом двенадцать человек старшими в десятки к новонабранным казакам для обучения воинским артикулам. Снег прекратился – выдайте из цейхгауза огнестрельное и холодное оружие, сколь найдется. А тебе, поручик, быть постоянно при мне для лучшего приготовления города и прибегающих к нам мужиков к супротивлению возможным неприятельским командам.

Поручик Счепачев, давая знать, что служба его началась, отдал атаману честь, придирчиво отобрал наиболее крепких и обученных солдат, которых Кузьма Аксак отвел в сторону. Остальным Счепачев повелел быть в своей казарме и ждать возможного вызова к сражению.

– Сколь всего у тебя солдат в наличии? – уточнил Илья Федорович.

Поручик подошел к атаману и доложил по памяти:

– По списку при роте значится пятьдесят человек. При мне в строю тридцать солдат, остальные: больных четыре, командированы семь, в карауле при соляной пристани два солдата и капрал Федор Каменщиков. Отлучились с капитаном Балахонцевым пять человек.

– Хорошо, – ответил сам себе Илья Федорович и подумал, что тридцать три солдата – неплохая закваска для мужицкого сегодняшнего пополнения. И обратился к Кузьме Петровичу: – Оставайся в казарме, подели новоизбранных по десяткам и дай старших из отобранных поручиком солдат. А я поспешу к делам в комендантскую канцелярию. Вдруг да какие вести кульером от батюшки Петра Федоровича альбо еще откуда поступили.