Иван Жилкин присунулся к окну, глянул на подворье канцелярии.

– Да Гаврила Нустоханов с твоим Васькой.

Пустоханов, переваливаясь на кривых ногах, прошел к столу, с разрешения атамана сел на лавку, снял баранью шапку и пригладил волосы – торчат в разные стороны, как ветром растрепанная копна.

– Надобно тебе, Гаврила, отправить команду в села графов Орловых. Обещал я вчера земскому начальнику из Рождествена, что пришлю человека с государевым манифестом и указами, стало быть, надо слово держать. Сел за Волгой немало. Пущай казаки собирают в тамошних селениях графских коней, провиант и фураж. Себе добудем, да и государю в Берду надобно.

– Кто ж читать манифест поедет, Илья Федорович? Я не дюже бойкий чтец.

– Поедет Василий Иванов, – решил Илья Федорович и дал наказ адъютанту: – А еще, Василий, прознай у тамошних ямщиков, какой есть слух о движении воинских команд к Самаре и к Ставрополю да к Симбирску. И как скоро можно ожидать те команды? Нам надобно наисрочнейше дать уведомление государю… И где теперь гусарские эскадроны, в Сызрани стоявшие? Ежели что прознаешь, шли нарочного не мешкая. Списки с манифеста и указов возьми в магистрате. Отобедав, сразу ж и поезжай с отобранными казаками за Волгу.

Гаврила Пустоханов встал, взял под локоть Иванова и молча развернул его к двери – дескать, пошли, мил человек, службу править.

Илья Арапов поднялся следом.

– Пойдем-ка, Иван Яковлевич, к кузнецам, посмотреть, как пушки готовятся. Да задним часом хоть глянуть, как разместились в казарме липяговские мужики.

Иван Жилкин с готовностью нахлобучил шапку.

По самарским уличам, приветствуя атамана кто поклоном, кто сняв шапку, спешили самарцы, с веселыми шутками обгоняя друг друга, направляясь от рыночной площади мимо торгового ряда и богадельни дальше к Волге.

– К соляной пристани торопятся, – пояснил Иван Жилкин, приметив в руках у самарцев холщовые домотканые торбы. – Тамо оба соляных сборщика, Фокин да Синицын, по записи выдают соль безденежно, по пяти фунтов каждому, как ты и повелел, Илья Федорович. Соль нынче в большой цене, вот простолюдинам да цеховым в большую радость твой указ.

– Надобно сказать, чтоб выдавали соль не токмо самарцам, но и мужикам, вступившим в наше воинство… Пущай ее к себе по домам в деревни разошлют, – порешил Илья Арапов.

– Разумно. Идем, атаман, в казарму. Поперва отобедаем. – Иван Жилкин потянул атамана за собой. – Солнышка за тучами не видно, да пустое чрево, – и он потыкал себя пальцем в затянутый портупеей солдатский кафтан, – говорит, что уже не менее двух часов пополудни. А там и к канонирам потопаем прямехонько. Вить голодный что командир, что солдат – не вояка. Только и делов с таким: поддеть на лопату да и вынести за хату…

Илья Федорович вдохнул морозного воздуха, весело толкнул Жилкина локтем в бок и с прибауткой:

– Не учи сороку вприсядку плясать! – быстро пошагал к канонирам, минуя солдатские казармы и обед.

* * *

– Ну, Говорун, показывай свое умение! – повелел Илья Федорович, увидев, что обе пушки, нацеленные в сторону дубравы, стоят уже у обочины Оренбургского тракта. – Не обмишулитесь принародно?

– Наш Говорун – бывалый малый: топор на ногу обувал, топорищем подпоясывался! – за старшего товарища ответил Потап Лобок. – Нам это дело привычное, как волку лес не в диво, а зима за обычай.

Канониры Наум и Потап сноровисто вставили в стволы пушек картузы с зарядами, вкатили ядра, через затравочные отверстия медными протравниками потыкали мешки с порохом, чтобы огонь от фитиля пальника легко передался пороху.

– Ваше высокоблагородие, господин атаман, – обратился Сысой Копытень к Илье Федоровичу. – Бережения ради уберите людей от орудий… Ну как на грех разорвет?!

Илья Арапов повелительно махнул рукой – любопытствующие кузнецы, их подручные, плотники с князем Ермаком и казаки отошли подальше, к валу земляной фортеции.

Канониры вогнали в стволы прокладки, обратной стороной банника – прибойником утрамбовали заряды, насыпали из пороховниц в затравочные отверстия пороховой мякоти, запалили фитили.

– С богом, что ли? – крикнул Сысой Копытень. Чуть приоткрыв лицо от волосяной сетки, он покосился на канониров.

Наум Говорун огладил растрепанную и влажную от дыхания темно-рыжую бороду, посмотрел на атамана, взглядом спрашивая, начинать ли пробную стрельбу.

– Пали, Наум! – скомандовал Илья Федорович. – Да сами поостерегитесь: не взяло бы кота поперек живота…

Канониры перекрестились и, стараясь быть пообок пушек, поднесли пальники к затравочным отверстиям…

Пушки грохнули почти разом, откатились назад, изрыгнув клубы черного дыма. Ядра с постепенно утихающим визгом унеслись через выгон, пушистый снег взвихрился далеко за оврагом.

Вокруг атамана, не сговариваясь, закричали «ура-а!». Крики подхватили самарцы, особенно ребятишки, собравшиеся на бастионе земляной крепости поглазеть, как Дикий Киргиз – так прозвали за глаза Сысоя Копытеня – будет испытывать самодельные лафеты.

– Слава тебе, господи, – проговорил, крестясь, Копытень. – Стоят, голубушки, целехоньки! Пальнули ядрами – не холостым салютом!

Канониры, а с ними и Копытень, заторопились осматривать пушки, заглядывали под стволы, колупая твердыми ногтями задние упоры лафетов – целы ли, нет ли где опасных трещин. Илья Арапов не устоял около кузни, подошел к пушкарям, нетерпеливо спросил:

– Все ли исправно, братцы?

– Все в аккурате, батюшка атаман! – весело отозвался за всех Сысой Копытень, поблескивая глазами за опущенной на лицо сеткой. – Прикажешь еще разок-другой пальнуть для пробы?

– Палите! – разрешил атаман, вторично отступая к кузнице и уводя людей за собой. – Береженого бог бережет, ребятушки, – сказал он новоизбранным казакам, которые храбрились перед сбежавшимися на вал девицами и не хотели уходить далеко от пушек.

Еще дважды пушечные выстрелы покрывались радостными криками. Теперь, поднятые первыми орудийными раскатами, на земляную крепость выбежали сотни новонабранных казаков. Они заполнили вместе с самарцами северный бастион, склоны вала и ближний к городу край Оренбургского тракта.

– Гляди, атаман, как возликовали наши вчерашние да еще и нынешние мужики-казаки! – радовался Иван Жилкин. – Позови их сейчас в драку – кинутся с голыми руками.

– В том-то и беда наша, Иван Яковлевич, что с голыми они у нас руками кинутся да и посекут их, как секут беззащитную капусту по первому заморозку… – ответил Илья Арапов, поочередно обнял канониров, затем кузнецов, дал им по серебряному рублю в награду. И сам не утерпел, еще раз подошел к пушкам, ласково погладил чуть теплые стволы – и трехкратная стрельба на стылом ветру не согрела толком чугунные стволы. Тихо проговорил:

– Доброй вам службы в мужицком войске.

Сказал, словно новонабранным казакам, не зная, что и эти вот пушки разделят горькую участь многих, кто с такой надеждой смотрит теперь с высоты засыпанного снегом вала. Да и откуда было ему знать о том, что, разгромив мужицкое войско страшного «Пугача», Екатерина Вторая жестоко расправится не только с мужицкими атаманами, но и с пушками, которые стреляли по ее войску: собранные в разных местах, они будут «сосланы» навечно в далекое северное поселение Березово и брошены в грязь у стены тамошнего собора…