Курт, напротив, был весел и сразу включился в дело. Из колонок напористо и по-щенячьи звонко понеслись детские песенки полувековой давности. «Пропала собака» и прочие шедевры времён, когда ни Пашки, ни Аси с Куртом ещё в помине не было на земле. Новое время не предоставило шлягерам замены – они по-прежнему были вне конкуренции.

На музыку потянулся народ. Аниматор Аня, девушка с неутомимой улыбкой, цветущей на детском лице, принялась разыгрывать с ребятишками всех возрастов немудрёные конкурсы.

Когда зазвучала песня про «маму для мамонтёнка», государь подошёл и велел Наташке:

– Выключи музыку!

– Паш, ты чего! Такой сборник классный! – возмутилась она.

– Выключи, я сказал! – метнул он ледяной взгляд.

Наташка моментально нажала «стоп».

– Паш, почему? – спросила Ася.

Пашка сел на корточки возле дрожащего от волнения Чуда – пса, доставлявшего ему совсем мало хлопот, поскольку, в отличие от прочих, он был не слишком-то болен, просто немолод. Отчего-то сегодня этот крупный и тощий пёс разволновался сильнее прочих. Обеими руками, крепко, успокоительно, Пашка принялся гладить его бурую шею и бока.

– Не хочу, чтобы кто-то взял собаку на эмоции и выбросил потом, – сказал он и глянул снизу вверх на свою «медсестру». – Наташ, помнишь Гаврика?

– Какого Гаврика? – опустившись рядом с Пашкой на корточки, спросила Ася.

– Гаврюша у нас один из первых, – сказала Наташка. – Классный такой сеттер, шоколадный… Бегал по магазину, суетился, всех обнюхивал. Явный потеряшка! Мы с Пашкой его приволокли к Танюше. Осмотрели – и оказалось, всё, уже без перспектив. Надо было раньше. Мы обклеили, конечно, весь район, на всех остановках, магазинах – мол, вот, нашёлся. Но никто не отозвался. А просто хозяин не захотел возиться с больным Гаврюшей – и всё. А мы его возили по специалистам – но уже без толку, только мучить…

– Зато хоть доживал в тепле, обезболивающие, всё, что нужно, у него было, – с достоинством проговорил Пашка и севшим голосом прибавил: – Очень скучал по дому. – Помолчал ещё и, мельком глянув на присутствующих, жёстко заключил: – Так что никаких соплей! Никаких этих ваших «пропала собака»! Не дам, чтобы кто-то взял на порыве, а потом выкинул.

– Значит, будем тоску разводить? – сказала Виолетта, подоспевшая узнать, почему убрали музыку. – Так ты, братец, слона не продашь! – И, не церемонясь с волей государя, включила песенки на полную громкость.

Тем временем с разных концов парка всё прибывал народ – воскресные пары с детьми, пенсионеры, подростки на роликах.

Собаки волновались. Они были счастливы в Полцарстве и, конечно, не могли понять, для чего их вымыли, надушили и привели сюда и зачем все эти незнакомо пахнущие люди стремятся погладить их спину и почесать за ушами. Особенной популярностью пользовался трёхлапый Тимка, взволнованно спотыкавшийся возле Курта.

Пашка на свободном пятачке демонстрировал посетителям умения своих питомцев. Наташка расторговывала Асины копеечные рисунки. Санина пациентка Наталья с Филькой, очумевшим от радости при виде старых друзей, рассказывала кружку любопытствующих о благодати утренних прогулок с новым другом. Татьяна же, сняв робу ветврача и повязав «хохломской» фартук, разливала желающим суздальский сбитень.

Асе выпало опекать Гурзуфа с Марфушей. Придерживая их на поводках, она с пристрастием вглядывалась в лица подходивших людей, а когда никого не было рядом, оборачивалась на аллею, зелёной рекой впадавшую в серое озеро площади. Она ждала симпатичную пару, обещавшую прийти на ярмарку. Нет, не могло быть, чтобы «принц и принцесса», в которых она чуть не влюбилась тогда, оказались пустомелями!

И всё-таки через несколько часов сделалось ясно: они не придут. От этого последняя щёлка сомкнулась в Асином сердце, безверие стало сплошным. Никому нельзя доверять! Только Сане – да и Сане нельзя. Забегается и забудет о ней, как забывал о Марусе, пусть она и глупая, и не достойна…

Иногда Ася принималась следить за Пашкиным взглядом и угадывала его мысли. Он смотрел на поджатый чуть ли не до середины живота хвост старого Чуда, на испуганно полёгшие уши Норы-эрделихи и ненавидел себя за то, что не смог ничего сделать. Когда кто-нибудь посторонний неуклюже гладил голову или требовал лапу, государь отворачивался, зная тоскливый страх собаки, которую поведут в чужой дом.

– Да чего ты, братец! Плохой человек твоих инвалидов не возьмёт, даже не переживай! – сказала Виолетта, и Ася с удивлением поняла, что не только она умеет читать Пашкины мысли.

За всё время их маленькой ярмарки только двое заговорили о возможности усыновления. Первой была немолодая женщина повышенной интеллигентности, с губами бантиком и умилённым взглядом. Ей приглянулась Василиса.

– Да, я давно решила – собаку надо брать с улицы, – рассуждала она как будто сама с собой. – Но тут надо всё-таки подумать. Получается, возрастная собака – значит, только привыкнешь – и снова разлука? Я посоветуюсь с мужем, но он, конечно, поддержит. Милосердие необходимо, пусть даже оно требует жертв, – вздохнула она, оглядев присутствующих – согласны ли они с ней?

– Да какое милосердие! – вдруг сказал Пашка. – Это собака вам милость оказывает, а не вы ей! Потому что собака уж всяко лучше человека. Мы вам друга отдаём, а не обузу!

Женщина ушла со слезами, за ней побежала Татьяна.

Остальные молчали. Никто из своих не смел упрекнуть Пашку.

– Ну и зачем ты тётку хорошую отшил? – сказала Виолетта.

– Это всё дед со своей астмой, – буркнул Пашка. – Если б не дед, я бы ни одной не отдал, все бы у меня жили!

Следующим претендентом на опекунство был немолодой бородатый мужчина с быстрой речью и косящим глазом. Он захотел взять старого тихого Чуда. Трепал его по простой, обвислой шкуре, пожимал лапу, насильно отрывая её от земли. Чуд отворачивался и опускал морду. «Я собак люблю, – посмеивался мужчина. – Собаки, они друзья». Но когда Виолетта предложила ему ознакомиться с договором и спросила, при себе ли паспорт, сунул руки в карманы и, не объясняясь, косым торопливым шагом двинулся через площадь в лес.

– Вот для этого и нужен договор! Ясно вам теперь? – сказала Виолетта и упёрла вздрагивающие от возмущения руки в край стола. В тот же миг договор, схваченный крепким порывом ветра, вспорхнул и приземлился в кучке детей, вызвав смех и возгласы. Все обернулись к ветру лицом и увидели: в ближайшую рощу уже входил дождевой мрак, отчего особенно светлой, контрастной стала юная зелень.

Люди, озираясь, прихватывая за руки расшалившихся детей, заторопились к шоссе – прочь из гудящего непогодой леса.

А затем полил дождь, и площадь опустела совсем. Это был радостный майский ливень. Он шёл дружным строем и сбивал с тополей, лип и лесной черёмухи всё, что держалось непрочно. Густой запах дождя спутал время и место действия. Нежная зелень, смешанная с тёмными клочковатыми тучами, казалась былинной.