– Василиса! – как-то странно, словно это имя что-то значило для неё, повторила за Асей барышня и, сведя тонкие брови, поглядела на мужа. – Ну что? Что ты думаешь? Мне кажется, это прямо знак! Давай? Мы же всё равно собирались!

– Две Василисы в одном доме, не многовато? – усмехнулся супруг и уверенной рукой взял у Аси всю папку. На пальце блеснуло обручальное кольцо, свежее, как майская листва. Взглянул на лежавший сверху портрет и обмерил художницу насмешливым, а впрочем, благоволящим взглядом: – Ваш рисунок?

Ася кивнула.

– А лет-то сколько этой красоте?

– Всего шесть! – соврала Ася. – Мы так думаем, что шесть… Точно-то не поймёшь! Очень весёлая, активная! – И, напугавшись, что не вышибет жалости, прибавила: – С очень тяжёлой судьбой. Её хотели усыплять. Она просто болела, но сейчас уже выздоровела… почти… И она танцует! У нас ещё была собака, Мышь, она пела. Но она погибла, когда сожгли приют. А Василиса танцует, когда встречает, – у неё такая шерсть чудесная, чёрная с белой «тесьмой»!

Расплакаться раньше времени было нельзя. Сначала – запудрить мозги, заставить поступить не по разуму, а по сердцу! Видно же: нормальные люди, если уж возьмут – будут любить, заботиться!

По внимательному, одновременно насмешливому и сочувственному выражению на лице молодого человека Ася догадалась: он видит насквозь её старания, но не уличает, а слушает терпеливо.

Что касается барышни, та верила всему и по-детски сопереживала рассказу.

– Ну что? Давай возьмём? – просяще потеребила она руку мужа.

– Ничего не обещаю. Псину надо увидеть лично! – решил глава семьи, и Ася, ещё не веря удаче, взялась царапать на обороте рекламки, как разыскать в хитросплетениях лесных дорожек приют Полцарства. Как в страшном сне, ручка проскальзывала, оставляя вместо синего следа бесцветные вмятины.

– Да не переживайте вы так! Разыщем, – понаблюдав за её стараниями, сказал молодой человек. – Телефон диктуйте!

– В крайнем случае мы на ярмарку вашу придём. Может, так и лучше? Прямо с утра и придём, – сказала барышня, пока муж забивал в айфон Асин номер. – Мы тут неподалёку живём! – прибавила она и ободряюще улыбнулась Асе.

Ася улыбнулась в ответ. Сквозь линзу слёз, наплывом, смазанной картинкой в старой, ещё маминой книжке – она увидела себя Гердой во дворце у принца с принцессой. Вот сейчас они успокоят её, осыплют дарами, дадут карету, и всё будет хорошо.

– Ой, а у нас кошка старая. А собака её не съест? – вдруг заволновалась барышня, и в тот же миг маятник Асиных чувств, достигнув предела любви, развернулся в обратный путь.

Сжав губы, она кое-как сложила распотрошённую папку с рисунками и афишками и, не сказав больше ни слова, лишь мельком кивнув на прощание, вышла прочь. Отчеканила двадцать шагов по ветреной улице и, не выдержав, обернулась.

Супруги тихо переговаривались на пороге магазинчика. Глаза в глаза, сердце к сердцу – шептались о судьбе Василисы-падучей. Ася глядела через плечо и презирала их красоту и нежность друг к другу, всё их влюблённое счастье – за то, что они не придут. А как бы хорошо вышагивала Василиса рядом с ними, горделиво мела бы царственными одеждами…

Нет, не было больше у Аси доверия к себе подобным, и непонятно, где его искать! Прежде с похожими нуждами она бегала в розовую церковь на Ордынке, а если из простых смертных – то к Сане. Но теперь оба адреса казались ей глухими. Прав Курт! В мире больше нет музыки – только шум.

Ася вдела наушники и, включив на телефоне дорожку со звуками леса, принялась печатать Курту сообщение. Почему-то на этот раз слова подбирались с трудом. Она набивала текст и стирала. Наконец написала как есть: «Встретила в зоомагазине двух ангелов. Спустились за мной в ад, как я тогда в переход за Марфушей. Обещали прийти на ярмарку. Не знаю, что со мной будет, если обманут!»

В канун ярмарки собак Саня работал. Это был последний трудовой день перед роскошными трёхдневными выходными по случаю Девятого мая. За семейным завтраком, не зная, что ещё придумать, чтобы разбить улыбчивое, ясноглазое и сплошное молчание Маруси, Саня предложил после ярмарки поехать в Калугу. Там жила Марусина мама. Он ожидал, что Маруся отрицательно качнёт головой или, в лучшем случае, ответит кратко: «В другой раз!» – как вдруг она заговорила.

– Да, я как раз собиралась! – свежим голосом произнесла она и, выпроводив Леночку, вернулась за стол и села напротив мужа. – Саша, а ты помнишь, как я пришла к тебе в первый раз? – спросила она, кротко улыбнувшись. – Ну, с дедушкой, которого ещё потом другие родственники забрали?

– Конечно, помню! – подтвердил Саня, с тревогой взглядывая на жену.

– Так вот он был фальшивый.

– Как это – фальшивый?

– Ну, это был подставной дедушка. Незнакомый вообще. Я ему заплатила.

– Зачем? – тупо спросил Саня.

– Я тебя увидела где-то за месяц до того дня, – продолжала Маруся. – Ходила к ортопеду, ну, ты помнишь, моя связка под коленкой. А ты у ступеней трепался с какой-то старушенцией. Плёл ей свои утешения, ну, как ты умеешь. Я сразу влюбилась. Правда! С первой минуты. И начала за тобой шпионить. Я подслушивала, что о тебе говорят люди в поликлинике, на что тебя вообще можно купить. Говорила с вашими администраторшами, в Интернете отзывы изучала… Сашенька, ты пойми, если бы я пришла к тебе на приём со своими мнимыми болезнями, ты бы мной не заинтересовался. Ведь я здоровая как кобыла, меня и пожалеть не за что. Поэтому мне пришлось придумать дедушку. Всё равно ведь моего отца ты не мог увидеть, и никого из родственников с той стороны. А мама меня не выдала бы.

– Маруся, ну что ты придумываешь! Зачем? – воскликнул Саня с упрёком. – Я же помню, как ты переживала, плакала!

– Я плакала от волнения, что провалюсь. И потому, что так было нужно. Ты должен был видеть мою огромную жалость к этому деду, потому что у тебя самого ко всем огромная жалость. Из-за моего горя ты ко мне и расположился. Верно? А дед вдруг сразу переехал к тётке в Ростов – и ты его больше не видел. Ни разу. Я тебе от него передавала поклоны. А на свадьбу он нам прислал рюмочки, помнишь? Я их сама покупала в «Доме хрусталя»! – Маруся рассмеялась и потрепала мужа по руке.

Саня во все глаза, словно стремясь увидеть больше, чем возможно, смотрел на жену. Жалко, не было времени разобраться, он и так уже опаздывал.

– Ладно, Марусь, ерунду ты какую-то говоришь! Давай вечером. И ты всё-таки про поездку подумай, хорошо? – сказал он и, жалея о своей малодушной реплике, но так и не найдя, чем исправить, убежал на работу.

Дикое признание Маруси само по себе не удивило его. Он с первых дней знакомства увидел в общих чертах и добровольно принял изъяны и ранения Марусиной личности. Прояснившиеся теперь подробности не имели решающего значения.

Зная, что всякого рода «копания» не доводят до добра, Саня запретил себе на сегодня охи и ахи и старался думать по существу. В этом смысле несколько часов работы с пациентами оказали ему большую поддержку. Необходимость брать на себя ответственность и принимать решения привела ум и сердце в порядок.