– Почему влево? – зашипел Рох, которому предстояло обойти гнездо сразу из трех мельниц.

– Слева паутина крепится к стене здания, справа – уходит в проулок, – объяснила Кессаа. – Что ж, посмотрим, кто хозяин этой ловушки.

Она сняла с пояса еще один мешок и вновь сделала волокна видимыми, затем подняла с земли побелевший от времени кусок черепицы и ткнула им в преграду. В то же мгновение раздался резкий хлопок, один из жгутов оторвался от стены дома и вырвал из рук Кессаа черепицу. В проулке раздался шлепок, и вслед за ним донеслось злобное шипение.

– Не нравятся мне эти звуки, – категорически объявил Насьта, и вслед за его словами волокно вернулось, смачно припечатавшись на старое место.

– Резковато, – озадаченно покачала головой Кессаа. – Если бы он ухватил меня за руку, мог бы и оторвать от усердия.

– Почему он, а не она? – напряженно проворчал Рох.

– Привычка, – пожала плечами Кессаа. – От мужчин гораздо чаще случаются неприятности, чем от женщин.

– Ну я бы поспорил… – начал Рох, но Кессаа оборвала его:

– Впереди еще с дюжину мельниц, поэтому не бежать, а идти и не пытаться обогнать меня.

– А паутина? – не понял Марик.

– Сейчас посмотрим, – прошептала Кессаа и медленно потянула из-за спины колючку.

Марик стоял рядом и от видения выползающего из ножен древнего лезвия, как и всегда, почувствовал дрожь в коленях. Не от страха, а от напряжения. Знал бы Лируд, что приходится испытать, чтобы стать воином! Кессаа взмахнула клинком и опустила его на жгуты. Они исчезли мгновенно, только их обрубки принялись извиваться на стене, да проулок оглушил истошный свист или визг, но уже через миг преграда была восстановлена.

– И еще раз, – повторила Кессаа и снова опустила клинок.

На пятый раз стена уже напоминала шевелящееся чудище, и жгуты не вернулись: вместо этого из проулка вместе с визгом раздался грохот, и стоявшее в глубине угрюмое здание рухнуло.

– Не знаю, что это, но, думаю, такие паутинки были раскинуты в разные стороны, иначе такую тушу не прокормить, – прошептала Кессаа и тут же закричала: – Что встали? Быстро!

Из глубины проулка двигалось что-то огромное и окутанное пылью. Оно не помещалось в узком проходе, и здания, стоявшие по сторонам проулка, тоже начали рушиться.

– Вот поэтому здесь нет кукол! – закричала Кессаа, едва ее спутники миновали последнюю мельницу. – Что-то, Рох, я начинаю сомневаться, что омасские маги прогуливались по городу умерших!

Рох не ответил: повернувшись в сторону проулка, он замер, словно мог видеть. Визг становился громче, а пыль уже выплескивалась и на улицу.

– Пошли, – дернула Кессаа Марика за рукав. – Время уходит.

Марик послушно двинулся вслед за сайдкой, но краем глаза успел рассмотреть что-то членистое и блестящее, извивающееся подобно личинке болотной стрекозы, только размерами превосходящей бальскую хижину.

– Здесь начинается четвертый круг, – вздохнула Кессаа у древних ворот в массивной, сложенной из ровно обработанных блоков стене. – Большую его часть занимает храмовая площадь. Что нас там ждет, я не знаю. Но после этого, – она махнула головой за спину, где к визгу добавились стрекотание и грохот, – мы должны быть готовы ко всему.

К счастью, спутники добрались до храмового холма довольно быстро. Внутри древних стен большая часть зданий оказалась рухнувшей. По усыпанной обломками и мусором площади Кессаа шла не быстро, но огромный, казалось, сплющивший своим весом холм храм ощутимо приближался с каждым шагом. Ловушек было много, но все они оказались похожими друг на друга. Рох признал в них окна. Брошенный в такое «окно», которое выделялось на улице чистым, словно выметенным старательным рабом пятном, камень исчезал – и через мгновение падал с высоты не менее полусотни локтей, стараясь при этом пробить голову кому-нибудь из непрошеных гостей. После первой ощутимой шишки Кессаа перешла на мелкие камушки, и все равно Насьта всякий раз с недоверием скашивал глаза вверх. Дорога закончилась у широкой лестницы.

– Много ли народу поднялось по этим ступеням? – спросил Насьта, вытряхивая пыль из куртки.

Кессаа стояла молча. Приложив ко лбу ладонь, она рассматривала потрескавшиеся колонны, покрытые разломами стены и темную арку входа. Марик оглянулся. Отсюда, от подножия холма, казалось, что в городе умерших нет ни страшных тварей – порождений чудовищной магии, ни мертвецов, никого. Только камень и камень. Подул ветер, потянуло запахом гнили, и вдруг Марик понял, что впервые с самого утра он испытывает настоящий ужас, и источник ужаса был в храме.

– Пошли, – коротко бросила Кессаа, – до дверей опасности не будет.

– А дальше? – вымучил на лице улыбку Рох, но тут же заспешил вслед за Мариком. Он вновь держался за древко глевии.

Наверху ветер показался свежим. Марик оглянулся, разглядел черное зеркало пади, тающей в дымке, с одной стороны, море до горизонта – с другой, но лестница закончилась, и под ногами заскрипели осколки цветного стекла. Между колоннами вздымалась арка ворот, а за ней в трех десятках шагов чернел широкий дверной проем.

– Пришли, – прошептала Кессаа.

– И что же? – не понял Насьта. – Почти никто так и не смог войти в дверь?

– Кое-кто входил, – прошептала Кессаа.

Марик промолчал. Тьма за дверным проемом казалась живой и плотной. Сейчас он был уверен, что если подойдет к ней вплотную, то упрется в черноту руками.

– К стене! – заныл Рох. – Подведите меня к стене!

– Вот.

Марик дернул за древко, и слепой едва не ударился лбом о колонну.

– Дошел, – расплылся в улыбке Рох. – Дошел!

– Что ж, – изобразил улыбку Насьта, не отрывая глаз от дверей. – Начинай прозревать!

– Отстань, недоумок! – зарычал Рох и принялся гладить колонну и тереться о нее щеками и глазницами.

– Что могло помешать войти в храм? – наконец проговорил Марик.

Неподвижность Кессаа начала его тревожить. Она все так же смотрела в черноту.

– Ты слышишь меня? – прошептал баль.

– Кто пойдет со мной? – неслышно произнесла Кессаа, но услышал каждый.

– А что там страшного? – раздраженно спросил Рох.

– Только то, что внутри тебя, – ответила Кессаа. – Мерзость, которая есть в тебе, обратится на тебя же. И если зла в тебе слишком много, тогда оно может испепелить тебя дотла. Храм воздает сторицей каждому.

– Откуда ты это знаешь? – прищурился, обхватив колонну, Рох.

– Моя мать была там, – коротко бросила Кессаа.

– Наверное, она была доброй женщиной? – ухмыльнулся слепой.

– Не знаю, – пробормотала Кессаа. – Но мне кажется, что она всю жизнь носила пепелище внутри себя.