– Ты сказала, шаров три?

– Один в Берлине, другой в Париже, третий в Милане. Думаю, три нужны для того, чтобы отфильтровать шум. Чтобы все шары поймали сигнал, он должен быть сильным.

– Это даст и направление на источник, если точно синхронизировать часы на всех трех локациях.

– Может, так и сделано.

– Ожье, все равно это слишком сложно. Надо подвесить шары в вакууме, подключить чрезвычайно чувствительные акустические усилители, и только тогда можно робко надеяться, что они хоть что-то зарегистрируют.

– Но это все доступно на уровне техники Земли-Два, пусть и с небольшими модификациями. И это намного проще, чем строить лазерный интерферометр или массивный орбитальный детектор. На Земле-Два еще никто не изобрел лазеров и искусственных спутников.

– Резонно. Кстати, ты слышала о Вебере? Он из того же времени, что и нынешняя Земля-Два. Пытался построить гравитационный детектор при комнатной температуре, используя здоровенную алюминиевую чушку. Тот же самый принцип.

– Сработало?

– Нет. Чувствительности не хватило. Но идея оказалась здравой, и через полсотни лет были построены работающие резонансные детекторы на охлажденных металлических болванках.

– А тут успели раньше чем за полсотни лет, – заметила Ожье. – Здесь его построили и, быть может, уже применяют.

– Как думаешь, кто за этим стоит?

– Прогры, кто еще? Наверное, те самые, что прошли сквозь портал во время оккупации Фобоса.

– Но зачем? Гравитационная астрономия прекрасно работает в окрестностях Земли-Один.

– Дело не в астрономии, а в триангуляции.

– Ожье, я не понимаю.

– Подумай сама: сквозь оболочку АБО не проникает электромагнитное излучение, то есть невозможно определить положение Земли-Два в Галактике. С гравитацией же по-другому. Она-то пробирается через оболочку. Нейтрино тоже проходят, но построить направленный детектор нейтрино намного сложнее, чем гравитационный, а уж от посторонних глаз его скрыть почти невозможно.

– Но почему… А, поняла! Нужно сделать эту штуковину, настроить и приступить к поиску известных гравитационных источников. Точнее, ярких парных массивных звезд с коротким периодом обращения, желательно сближающихся по спирали. Ну или в этом роде.

– Да. Нужно поймать их резонансные частоты – а они как отпечатки пальцев, не спутаешь. Потом оценить амплитуду сигнала, по трем шарам вычислить направление, собрать данные воедино, запустить симуляцию и…

– И получить физические координаты АБО! – воскликнула Скелсгард.

– Возможно, их уже получили.

– Но ради чего прикладывать столько усилий?

– Они очень хотят отыскать Землю-Два снаружи.

– Господи! – проговорила Скелсгард. – И что они собираются делать с этой информацией?

– Мысли об этом меня тревожат, и не слегка. Конечно, предполагать можно что угодно, но в одном из своих писем Калискану Сьюзен подчеркнула слова «серебряный дождь».

Несколько секунд Маурия молчала. Затем произнесла:

– Боже всемогущий… Ты уверена?

– Думаю, они попытаются рассеять его над Землей-Два. «Серебряный дождь» – нанооружие, цензор не пропустит его. Остается одна возможность: найти АБО и просверлить дыру в оболочке.

Маурия присвистнула. Она уже не пыталась шутить и зубоскалить.

– И кому, по-твоему, я должна передать эту информацию? Ты говорила, что Сьюзен не знала, кому из наших можно доверять.

– Думаю, она была права. Конечно, я уже рискую, разговаривая с тобой. И теперь рискну еще раз: прошу тебя передать это Калискану безотлагательно.

– Я постараюсь. Но не обещаю. Я уже говорила, что на нашем конце трубы дела далеки от идеальных.

– Но все равно постарайся. А до того не могла бы ты постараться чуть больше и проверить мою доморощенную теорийку? Может, я просто сваляла дурака и эти три шара – просто скульптура.

– Ну, буду думать, скульптура или нет. По крайней мере, отвлекусь от здешних новостей.

– Рада была помочь.

За полчала они причесали, как выразилась Ожье, транспорт и приготовились к старту. Подвеска повернула его на сто восемьдесят градусов, за передними окнами показался стеклянный цилиндр, идущий от сферы к стене зала. За ней стены делались зеркальными, но не тянулись вдаль, а упирались в подобие диафрагмы. Робот выскользнул наружу, шевелясь, как разжиревшая жемчужно-белая личинка. Ожье заверила, что снаружи он позаботится о регулировке систем, управляющих запуском судна, – робот может справляться одновременно с несколькими пультами.

– Скелсгард? – позвала обмякшая в кресле Ожье. – Ты еще на связи?

– Еще да…

Голос оборвался, затем вернулся, звуки посыпались горохом, словно кто-то случайным образом прерывал речь и тасовал обрывки.

– Вам стартовать раньше… Лучше… Условия резко субоптимальные…

– Может, нам переждать? – спросила Ожье.

– Не стоит. Как только минуете горловину, будете в относительной безопасности.

– Отчего ее слова не прибавляют мне уверенности? – осведомился Флойд.

– Да ладно тебе! – отмахнулась Ожье. – Робот, программа запуска готова?

Писклявым голосом машина заверила, что все в порядке, и добавила загадочно:

– Стабильность оптимальна локально.

– Флойд, пристегнулся?

– Я готов.

– Дернет здорово, так что соберись, – посоветовала Ожье и громко произнесла: – Робот, запускай нас, когда сочтешь нужным!

– Запуск через пять секунд! – сообщила машина.

Диафрагма впереди раскрылась. Флойд сощурился, глядя на кипящий, переливающийся свет за ней. По зеркальным стенам плыли странные серповидные блики. За спиной раздались механические звуки: что-то поворачивалось, скручивалось, бухало. Словно гигантские часы готовились отзвонить полдень.

– Три секунды… – объявил робот. – Две… Одна…

Ушибленная спина послала в мозг Флойда волну боли. Казалось, семейка горилл вздумала играть на позвонках, будто на ксилофоне. Он открыл рот, желая объявить о боли хотя бы животным стоном, но обнаружил, что не может издать и звука. Легкие сдулись, словно кузнечные мехи. Голову и шею вдавило в кресло, изо рта потекла выжатая слюна. В глазах потемнело, осталась лишь яркая точка впереди.

Транспорт стартовал.

Двигались они так быстро, что в мгновение ока покинули капсулу, пронеслись по стеклянному коридору и зеркальному тоннелю и помчались к яростно бушующему свету в центре открывшейся диафрагмы.

И тогда затрясло по-настоящему.

Вдавливавшая в кресло сила исчезла, сменилась дурманящей страшноватой легкостью, будто падаешь с большой высоты. Но судно задергалось из стороны в сторону, и каждый рывок сопровождался невыносимым скрежетом раздираемого металла. Флойд подумал, что так вспарывает бок об айсберг океанский лайнер. Представилось, как отрываются куски корпуса и летят в клокочущий, пылающий яркий ад, сквозь который пробирается несчастный транспорт.