* * *

Тенгри молчал.

Ночь дышала шёпотом великого огня Хорохая и холодом дыхания собирающихся у Нового Каганата навий. Число мертвецов росло – Чакре, вознёсшись в ночное небо Птицей Духа, чувствовал их – порождений Тьмы, коим не ведомы ни боль, ни страх, ни смерть…

А за мёртвым воинством клубились чёрные тучи – тяжёлые и грузные, они укрыли всю Сваргорею – теперь Чакре ведал, как северяне называли свою страну. Ведал их язык, как и они – его. Как, однако, определил судьбу врагов великий отец небесный Тенгри – им предстоит биться вместе с неведомой тьмой, ибо птица от людей, отправленных в Степной Дол, так и не прилетела, а Птиц Духа горы по-прежнему не пускали. Чакре знал, что многие – и северяне, и южане – готовы идти через горы в неведомое, но великий хан Тевур медлил, и Чакре его в том поддерживал – нечто тёмное томило дух хороксая, стоило подумать о переходе через Южный Перевал.

Серебряный Ястреб парил над Новым Каганатом, окружённым стеной огня, подле которой несли неустанный дозор витязи – и северяне, и южане. Чакре видел отблески пламени на их доспехах, видел суровые, наполненные тревогой взгляды и чуял страх, что невольно испытывают все живые перед мёртвыми.

Серебряный Ястреб взмыл вверх, но даже над Новым Каганатом он более не видел серебряных звёзд – небо затягивала мгла, идущая с Севера. «То, что мы чувствуем, – не холод, холод будет впереди», – услышал Чакре летящие сквозь время слова погибшего Ильвасара, и сердце ксая невольно содрогнулось перед грядущим. Серебряный Ястреб взмахнул крыльями и ощутил, как его перья задрожали от едва слышимого рокочущего гласа – древняя как мир Песнь лилась со стороны гор – иная, ни на что не похожая, она отзывалась во всём сущем волнительной дрожью, шла из глубин земли.

Серебряный Ястреб устремился к Рифейской Гряде – навстречу Песне, отзывающейся в душе прежде неведомым чувством – Песнь эта была куда древнее мертвецов. Песнь Тьмы… Серебряный Ястреб достиг гор, и мир померк во мраке.

Чакре открыл глаза в собственных покоях в Хизре: хоромы наполнял полумрак занимавшегося рассвета. И даже сквозь стены терема, славно построенного северянами, слышалась эта ледяная Песнь.

Чакре поднялся с постели, подошёл к окну и распахнул его: холод тут же отрезвил колосая, но Песнь Тьмы продолжала звучать. Хороксай оделся и покинул покои – прежде чем поведать об услышанном всем, он должен удостовериться в том, что не ошибся. И если волхв северян, что обучен иной науке, тоже слышит Песнь, о ней можно будет сообщить и великому хану, и великому князю.

Чакре покинул терем, в котором жил хан, и заспешил к княжескому терему великого двора. Но не успел хороксай дойти до теремных врат, как ему навстречу вышел Станислав, которого Заяц предпочитал держать при дворе, взяв пример с хана, который не отпускал от себя своих волхвов. По испуганному лицу молодого служителя Богов хороксай понял, что Станислав тоже услышал нечто.

– Чакре, ты тоже слышишь? – пробормотал бледный Станислав на смеси сваргоречи и илаче, но хороксай его понял и кивнул. – Оно и сейчас слышно… – Станислав даже забыл поклониться Чакре – встал посреди двора, озираясь, будто надеялся, что в деревянных теремах, горящих золотым факелах или несущих караул витязях увидит то, что объяснит ему услышанное.

– Такое холодное Слово может быть только Словом Тьмы, – сказал Чакре хмуро: то, что Станислав так испугался, настораживало – волхв северян был ещё молод и чувствовал куда острее его, стареющего человека, пережившего много бед.

– Горами тоже завладела Тьма, что не пропускает нас в Степной Дол… – прошептал Станислав, и Чакре кивнул. – Надо провести великий совет – собрать всех князей и ханов… – продолжал Станислав, но Чакре перебил его:

– Ни к чему пугать всех, – покачал головой хороксай. – Обычные люди Песнь не услышат – только сумятицу наведём.

– И что же делать? – нахмурился Станислав.

– Сказать только великому хану и великому князю, – ответил Чакре. – А что делать дальше – решать им, а не нам. Мы лишь проводники Слова Богов.

* * *

Тевур вставал с восходом, иногда – раньше, и начинал день с молитвы Тенгри. Затем упражнялся в воинском искусстве и уже потом трапезничал, после чего принимал ксаев, докладывающих ему о делах в Новом Каганате и о новых силах Тьмы, прибывающих к границам; проводил советы и объезжал вместе с Зайцем Хизр – столицу Нового Каганата, которую сварогины величали Долемиром, – дабы в городе царил порядок и не было между южанами и северянами раздоров.

Вестей от ушедших в Степной Дол так и не пришло, мёртвое воинство за стеной огня росло, и великий хан знал, что многие – и северяне, и южане – готовы отправиться через Южный Перевал, не дожидаясь птицы из степей, не страшась того, что отправленные в Степной Дол отряды не вернулись, ни того, что горы вновь не пускают Птиц Духа ксаев. Даже Мулак говорил о том, что не нужно ждать – раз сюда пришли, то и обратно доберёмся. Да и голодная смерть многим виделась куда приятнее, чем смерть от рук порождений неявленного. Но Тевур медлил – неясное предчувствие томило душу молодого хана и не позволяло идти за горы. Абдай его всегда учил доверять своему чутью – Птица Духа поёт истинную Песнь, в отличие от разума.

Тевур устало покачал головой, проверил в ножнах меч и накинул плащ, собираясь спуститься во двор упражняться. Но у дверей своих покоев хан встретил Чакре – вид у ксая был такой, что Тевур понял – случилось нечто недоброе.

Хороксай поклонился великому хану и произнёс:

– Станислав отправился за великим князем. Я же пришёл за вами. – Чакре поднял взор на хмурого Тевура. – Моя Птица Духа услышала прежде неведомую Песнь. Станислав внял ей тоже.

– Что за Песнь? – ещё больше нахмурился великий хан.

– Прошу, повремените. – Чакре положил на сердце руку. – Я и Станислав расскажем вам и великому князю.

Тевур кивнул – великий хан умел соглашаться, когда нужно, невзирая на свою власть. И умел ждать – этим качествам его тоже научил Абдай, который всегда говорил, что подлинная власть держится на крыльях Птицы Духа, а не на силе меча и страхе.

Великий хан вместе с хороксаем Чакре проследовал в большой тронный зал, который располагался внизу терема. Деревянные и каменные постройки северян полюбились Тевуру – даже минувшей суровой зимой, когда многие погибли, зодческие умения сварогинов вместе со священным огнём помогли большинству выстоять. Но, к сожалению, не спасли от голода.

Тронный зал был пуст – сизый свет раннего утра струился сквозь высокие мозаичные окна, разливаясь по расписному дереву; на резных колоннах горели в подсвечниках свечи – наступившее лето было тёмное и мглистое, и золотой огонь не гасили.

Тевур проследовал к трону, стоящему на деревянном постаменте в глубине зала – рядом с ханским престолом располагался великокняжеский, – но остановился подле престолов.

– Пока князь не пришёл, скажи мне, ксай, – Тевур обернулся к Чакре, который даже в человеческом обличье походил на ястреба, – нам не спастись от Тьмы? Не преодолеть горы?