— Юпитер, великий и всеблагой, отвернулся от нас,помогая Цезарю, — негодовал Агенобарб.

— Он хорошо проводит свою избирательнуюкампанию, — возразил практичный Цицерон, — нам есть чему у негопоучиться.

— Клянусь всеми богами, — разозлился Бибул, —я не желаю повторять его путь, заискивая перед плебеями и попрошайками радиизбрания.

— Поэтому мы всегда проигрываем ему, — с горечьюпризнался Катон, — он умеет находить общий язык с народом, и римляне еголюбят.

— Нужно будет уже сейчас принять постановления, —предложил хитрый Цицерон, — о возвращении старых порядков. Не пускатьболее во время заседаний сената граждан Рима без особого разрешения самихсенаторов. Не консулы, а сенат выносит такое решение. Только старшие сыновьясенаторов, согласно нашим традициям, могут посещать курию Гостилия безспециального разрешения.

— Что это нам дает? — недоуменно спросилАгенобарб.

— В сенате у нас абсолютное большинство, —терпеливо объяснил Цицерон, — а когда не будет давления толпы, сенаторы нестанут голосовать за предложения Юлия, даже если Красс заплатит всем своимсостоянием.

— Это верная мысль, — обрадовался Бибул, —принять закон нужно еще до выборов консулов.

— Да, — согласился Катон, — у нас нет выбора.Но как унизительны эти бесчестные приемы, чтобы остановить Цезаря.

Цицерон переглянулся с Агенобарбом. Катон был верен себе,оставаясь принципиальным идеалистом даже в политической жизни.

— Цезарю помогает деньгами Марк Красс, — вмешалсяв разговор Лукулл, — я не удивлюсь, если Красс проведет угодных емуконсулов. Чтобы их остановить, я готов дать двадцать талантов.

— Я дам десять, — горячо поддержал егоАгенобарб, — на избрание Бибула, и нужно поскорее принимать закон орегулировании допуска посторонних лиц в сенат. Тогда Цезарь останется наедине ссенаторами. Это прекрасная идея, Цицерон.

На следующий день, накануне выборов, был принят закон, когромному негодованию популяров. Оптиматы торжествовали — они убрали толпу изсената, лишив оппозицию столь необходимой поддержки. В сочетании сосмехотворными функциями, закрепленными за консулами после завершения ихмагистратур, все это, казалось, должно было отбить у Цезаря попытку всякихамбиций.

Но, вопреки обыкновению, после заседания сената Цезарь невыглядел обескураженным, напротив, громко насмехался над сенаторами, приводя ихв еще большее бешенство.

Кроме подозрительного Цицерона, никто не задумывался, почемуЦезарь ведет себя подобным образом. Катон приписывал его поведение бесстыдствуи разложению римских нравов, Агенобарб и Бибул считали его насмешки вызовомсенаторам.

И только Цицерон, хорошо знавший, как Цезарь умеетпросчитывать варианты, испуганно спрашивал себя: «Что еще готовит импредставитель семьи Юлиев?» И не находил ответа.

Состоявшиеся на следующий день выборы закончились полнымтриумфом Цезаря. Он получил подавляющее большинство голосов.

Бибул, прошедший с огромным трудом, сумевший лишь немногообойти других конкурентов в конце голосования, был встревожен и подавлен. Нооптиматы, предвидевшие победу Цезаря, хотя и не столь внушительную, еще незнали, какой страшный удар готовит им верховный понтифик.

Консулы избирались ежегодно, а консулат Цезаря и Бибула, безправа последующего набора легиона, должен был стать, по замыслам оптиматов,лишь очередным исполнением магистратуры, даже несмотря на внушительную победуЮлия.

Популяры торжествовали. Они, наконец, достигли своей цели,проведя в консулы одного из вождей своей партии. Клодий, избивавший со своимидрузьями сыновей сенаторов-оптиматов на улицах города, уверял всех, что впобеде Цезаря есть и его заслуга.

Красс и Помпей, явно и тайно помогавшие Цезарю, были особеннодовольны. Все было так, как задумал Юлий. На первое заседание сената, сразупосле победы, Цезарь явился в сопровождении большого числа своих друзей исторонников. Он опустился на ложе рядом с Крассом, где они сидели последниенесколько лет.

Довольно скоро в сенате появился Помпей, которого оптиматыприветствовали более восторженно, чем обычно, после победы Цезаря.

Помпей, отвечая на традиционные приветствия, прошел на своеместо. Триумвират пока ничем не проявлял себя, а победа Цезаря казалась лишь важнымзвеном в карьере самого Юлия.

По общей договоренности, Помпей не демонстрировал явногоизменения отношений с Цезарем и Крассом. Это был тот тщательно скрываемый удар,который Цезарь готовил оптиматам. Но время вступления в консулы еще не подошло,и Цезарь, весело кивнув Помпею, продолжал свои беседы с Крассом.

В эти дни после избрания у Цезаря было много встреч и бесед.Но две из них, состоявшиеся сразу после победы на выборах, стали очень важнымине столько для личной жизни верховного понтифика Рима, сколько для егополитической карьеры. Хотя эти разговоры состоялись у него с матерью и дочерью.

Давно намереваясь поговорить с Юлией, он откладывал разговорболее месяца, пока, наконец, дочь сама не начала его первой.

Они сидели в перистиле во внутреннем саду дома Цезаря, идочь рассказывала об успехах юного Октавиана.

— Он уже все понимает, — уверяла дочь, смеясь надпроделками маленького племянника.

Цезарь задумчиво смотрел на Юлию, гадая, как начать трудныйразговор. Но дочь вдруг спросила его:

— Ты видел Помпея?

— Откуда ты знаешь? — удивился Цезарь.

— Мне говорила Атия. Вы встречались в доме ее отца.

— Да, — засмеялся Цезарь, — мы сделали все,чтобы об этом никто не узнал. А вот Атия нас подсмотрела. Я всегда говорил, чтолюбые тайны ничего не стоят, ибо сразу становятся известны всем.

— Она никому не расскажет, — возразилаЮлия, — я просто спросила.

— А почему ты не спросила о Крассе? —поинтересовался Цезарь.

Дочь покраснела.

— Помпей чем-то похож на тебя, — пробормотала она,смущаясь, — и у него добрые глаза.

— Это ты успела заметить сразу, — недовольнопроворчал Цезарь.

— Юлий гневается? — улыбнулась дочь улыбкой отца.

— Ты могла бы рассказать мне о встрече с Помпеем.

— Какой встрече? — изумилась Юлия. — Я виделаего только у дяди, всего несколько мгновений.

«Господи, как трудно, — подумал вдруг Цезарь, — ибольно». Впервые дочь, которую он привык считать частичкой себя, любимойчастичкой своей души, вдруг могла уйти к чужому, незнакомому человеку. И Цезарьиспытал почти физическое чувство боли.

— Он тебе нравится? — просто спросил отец.

— Не знаю, — искренне ответила Юлия, — но унего добрые глаза. По-моему, он похож на тебя, Цезарь.