Балет Большого театра был эвакуирован в Куйбышев (хотя часть труппы осталась в Москве), хореографическое училище – в Васильсурск, небольшой городок на Волге. Кировский балет вместе с училищем был отправлен на восток, в Ташкент, но в итоге оказался в Молотове (Перми), где и сегодня работает прекрасная балетная труппа, созданная отчасти благодаря жившим там в годы войны танцовщикам.

Артисты балета занимались у станка и репетировали с особой целеустремленностью, ведь их ждали выступления перед военными, в госпиталях и на заводах. Некоторые присоединились к Ансамблю песни и пляски Красной армии (помимо прочего, он был известен пантомимическими карикатурами на фашистов) и выезжали с концертами на передовую, где исполняли фрагменты из «Лебединого озера» и других любимых балетов – русских балетов. Позднее Уланова с радостью вспоминала солдат, писавших ей, чтобы поблагодарить и сообщить, что ее Белый Лебедь придавал им сил.

Многим танцовщикам война, как бы тяжела она ни была, принесла некоторое облегчение. Условия были ужасающими, но артисты были свободнее, чем прежде. Жесткость идеологической программы 1930-х ослабла: шли настоящие бои за выживание, Великая Отечественная сплотила русских и снизила градус подозрительности и паранойи, так долго царившей в общественной жизни. Сталин не прекратил свою убийственную кампанию (в 1941 и 1942 году около 157 тысяч военнослужащих были расстреляны за дезертирство и другие, менее значительные преступления), но сделал передышку на идеологическом фронте, и долго сдерживаемые мысли, чувства и даже религиозные идеи, хоть и неуверенно, но стали возвращаться в советскую жизнь. Как позднее говорил Борис Пастернак: «Трагическое и тяжелое военное время было живым временем, и в этом смысле свободно и радостно возвращалось чувство общности с другими». После войны Уланова отмечала: «Я видела, как самоотверженно жил советский народ, как много он сделал для победы. Годы войны помогли мне по-новому увидеть мою послевоенную Джульетту, придать ей мужества и решимости, которые не так очевидно проявлялись в предыдущей постановке»18.

Как мы увидим, война сделала и еще кое-что: она выковала поколение молодых танцовщиков, которые никогда не забудут чувство долга, самоотдачу и волнение, сопутствовавшие выступлениям в те годы. В то время они были детьми, но позже они пополнят балетные труппы Большого и Кировского, и многие станут звездами. Юрий Григорович (род. 1927), который много позднее возглавит балет Большого театра, подростком бросил балетную школу, чтобы отправиться на фронт, но в результате был направлен в Пермь, где возобновил обучение; в 1946 году, после окончания училища, он был принят в труппу Кировского театра. Майя Плисецкая родилась в 1925 году, и ее смелый, героический стиль, горячая преданность Большому театру и Советскому государству во многом связаны с переживаниями военных лет. Ирина Колпакова, родившаяся в 1933 году, ребенком начала танцевать в Перми и всегда будет тепло вспоминать самоотверженность и чувство товарищества тех лет; танцовщик Николай Фадеечев, также родившийся в 1933-м, всю жизнь чувствовал, что обязан Большому театру, который принял его, накормил и дал профессию. Список можно продолжать; «Какое другое государство, – говорила балерина Нинель (Ленин наоборот) Кургапкина, – столько сделало бы для своих артистов?»19

Окончание войны Сталин отметил (в ряду других торжеств) в 1945 году «Золушкой» в Большом театре. Музыка к балету была написана Прокофьевым в Перми в 1943 году, сценарий создан Волковым, хореография – Захарова. В этой постановке обычная история «из грязи в князи» была приукрашена: она стала слегка завуалированной притчей о победе добродетельной, но измученной Золушки (СССР) над злобной мачехой. Балет был эффектным полувоенным смотром мощи и блеска, поставленным роскошно и с размахом, и он произвел глубокое эмоциональное впечатление на всех, кто видел его и тогда, и в последующие годы. Было ясно: Красная армия и балет – русский балет – вышли из испытаний победителями. Место балета в центре официальной советской культуры стало прочно как никогда. «Золушка» с ее пышным великолепием и проникновенной музыкой принесла Прокофьеву Сталинскую премию первой степени.

Но если в мыслях и творчестве советского народа Великая Отечественная война оставалась на переднем плане десятки лет, то рожденные ею свободы и послабления в культуре были не столь продолжительны. В феврале 1946 года в своей речи на заседании Центрального комитета Сталин выдвинул политическую доктрину, в которой, с тревогой ссылаясь на врагов и капиталистическую угрозу, призывал к особой бдительности в защите дела социализма. Позже в том же году Жданов, в то время бывший фактически заместителем Сталина, обнародовал первое из целого ряда постановлений, в котором выдающиеся художники подвергались нападкам за «формализм», «мистицизм» и удручающе знакомый набор художественных преступлений. «Как бы закончилась Великая Отечественная война, – писал Сталин Жданову, оправдывая ужесточение репрессий, – если бы наша молодежь читала Ахматову (официально осужденную поэтессу)? К счастью, советские молодые люди получили образование в более веселом духе и смогли победить Германию и Японию». Таким образом, Шостакович, Хачатурян и даже Прокофьев были обречены на публичное поругание, а современная музыка – на суровую критику за «формализм» и «натуралистические звуки», которые (как заявил Жданов в 1948 году) напоминали зрителям о «музыке газовых камер». Музыкальные, театральные и балетные спектакли отменялись, постановки снимались, рабочие места были под угрозой20.

Для балета последствия были предсказуемы: больше драмбалетов, и все более консервативных. Война стала замечательной темой: победа над Гитлером танцевалась и перетанцовывалась на балетной сцене, закрепившись (как и в других областях искусства) как оправдание советской системы. Например, в 1947 году в Кировском состоялась премьера трехактного балета «Татьяна, или Дочь народа» о влюбленной паре, проникшей в расположение нацистов, чтобы взорвать их лагерь. Героев хватают и пытают: «Нацисты скручивали, ломали, бросали на землю и поднимали танцовщика в символическом распятии». Татьяну спасает Красная армия, но ее возлюбленный погибает. Однако после войны он чудесным образом возвращается к жизни и к своей Татьяне. Влюбленные посещают место своего подвига: на пепелище нацистского лагеря отстроено советское морское училище, пару торжественно встречают и приветствуют воспитанники. Если сегодня это необычное сочетание пыток, чудесного воскресения и патриотического духа представляется надуманным, то тогда оно прекрасно вписывалось в контекст времени. Как писал один из критиков, героини, действовавшие в подобных балетах на военную тему, напоминали о Зое – юной партизанке, которую немцы схватили, пытали и повесили. В 1944 году невероятно популярный фильм о Зое был снят тем же режиссером, что позднее снял фильм-балет «Ромео и Джульетта» (Лео Арнштам)21.

В том же духе в 1948 году Лавровский поставил в Большом театре «Жизнь» на музыку грузинского композитора Андрея Баланчивадзе (брата Джорджа Баланчина). Балет повествует о сильной, самоотверженной женщине – ее партию танцевала Уланова, – которая в колхозе взяла на себя все обязанности ушедшего на войну мужа и стойко продолжает работать, даже получив повестку о его гибели в бою. (По жестокому стечению обстоятельств жена Лавровского, немка по происхождению, во время войны была арестована и сослана в лагеря.) В 1959 году Большой показал постановку о великом сражении «Мы – сталинградцы», а в 1960-м Кировский театр представил хореографическую миниатюру «Сильнее смерти», действие которой развивается в нацистской камере пыток. Три советских узника ждут казни, но когда раздаются выстрелы, мужчины не погибают. Они поддерживают друг друга и оказываются сильнее вражеского огня.