«А вот это действительно интересно». Подобная секретность говорила о необычайной важности экспедиции.

— Что-нибудь еще?

— Они брали груз — под пузом цеппеля висел большой контейнер, а вернулись без него. А еще я видел их, когда они только прилетели: Гатов был мрачен, будто мешок дерьма сожрал, а Дагомаро сиял, словно в лотерею выиграл.

«У них получилось, но Павла это не обрадовало?»

— Нет мыслей, что за груз они брали в путешествие?

— Контейнер доставили из личной лаборатории Гатова — у него целый ангар в распоряжении, куда никому хода нет. А чем он там занимается… — Было видно, что Свельдо очень хочется еще раз доказать свою полезность, но придумывать подробности предатель боится. — Ходили слухи, что в лабораторию привозят снятые с цеппелей астринги.

— Астринги?

— Я сам не видел — ребята говорили. Вы ведь просили слухи… сплетни…

— Астринги…

Уникальные машины, с помощью которых астрологи создавали переходы через Пустоту, с помощью которых цеппели за считаные минуты преодолевали невероятные межзвездные пространства. Энергия при этом выделялась колоссальная, но использовать ее для чего-то иного ученые не умели.

Обычные ученые.

Астринги строили только на Герметиконе: никто больше не знал секретов обработки астрелия и не понимал принципов работы удивительной машины.

«Но Гатов — не обычный ученый!»

Перед глазами Руди появилась гигантская подводная воронка. И голос Абедалофа: «Полгода назад на этом месте стоял остров»…

Свельдо продолжал говорить. Торопливо, боясь быть прерванным, и слова его наскакивали одно на другое, сливаясь в длиннющее нечленораздельное предложение, но Йорчику было все равно — он предателя не слушал.

«Астринг… Проклятье! Неужели Гатов отыскал способ высвобождать энергию астринга?!»

* * *

— Здесь довольно узко, — прокомментировал Помпилио, перемещаясь на место второго пилота.

Именно перемещаясь, а не пересаживаясь, потому что до кабины адиген добрался с помощью Валентина и рослого механика. Они осторожно извлекли дер Даген Тура из инвалидного кресла и бережно пронесли на руках через весь паровинг. Недлинное путешествие сопровождалось пыхтением носильщиков — Помпилио никогда не был тощим — и стоическим молчанием адигена. Соответственно, первое язвительное замечание он отпустил, лишь оказавшись в кабине.

— Теперь я понимаю, почему пилоты управляют паровингом по очереди — чтобы локтями не толкаться.

— Тем не менее ты здесь как-то поместился, — заметила Кира. — Даже раздутое самомнение не помешало.

Теодор бросил на нее выразительный взгляд, но промолчал. И отметил, что мессер позволяет дерзкой на язык девчонке больше, чем следует.

— Значит, не такое уж оно и раздутое.

— Со стороны виднее. — Кира извлекла из-под кресла пыльный кожаный шлем и протянула его дер Даген Туру. — Надень.

— Зачем?

— В целях безопасности. Если мы грохнемся, шлем сохранит для потомков форму твоей ценной головы во всей красе.

— А парашют на борту предусмотрен? Я лучше его надену, чтобы сохранить ценного себя во всей красе.

— Мне кажется, в шлеме ты будешь выглядеть милым, — рассмеялась девушка. И повторила: — Надень, пожалуйста.

Отказать жизнерадостной Кире было решительно невозможно. Помпилио покосился на Валентина — тот молниеносно покинул кабину, утянув за собой механика, — и нахлобучил на голову шлем:

— Так?

— Когда вернемся в город — обязательно сфотографируемся.

— Если вернемся.

— Не доверяешь паровингам? — удивилась Кира.

Швартовы отданы, и самолет, буксируемый паровым катером, стал медленно отходить от пирса, одновременно разворачиваясь к океану. У «прогулочного» пирса, являющегося частью главной набережной Унигарта, редко появлялись паровинги, а потому поглазеть на маневры крылатой машины собралась изрядная толпа.

— Не доверяю? — Помпилио снял шлем и бросил его в угол. — Нет, они меня удивляют.

— Чем?

— Хотя бы тем, что способны взлетать. Не говоря уж о том, чтобы преодолевать расстояния.

— Плохо учился в школе? — язвительно осведомилась девушка.

— Плохо учился дома, — уточнил дер Даген Тур.

— Все время один? — с притворной грустью протянула Кира. — Бедненький. Тебе, наверное, жилось ужасно скучно?

— Только до тех пор, пока меня не отправили в Лингийскую военную академию.

— Мечтал служить в армии?

— Не особенно, но такова семейная традиция, — объяснил Помпилио.

— Дети дара получают лучшее?

— Дети дара становятся воинами.

— Чему же ты научился в академии?

— Заправлять койку. — Дер Даген Тур потер подбородок. — Но почему мы вдруг заговорили о моем образовании?

— Если ты учился в школе, то должен понимать, что в основе полета лежат физические законы.

Катер вытолкал паровинг за пределы акватории и ушел, оставив машину один на один с бескрайним Баниром. Прогулочные суда держались на почтительном расстоянии, и ничто не мешало самолету рвануть к небу.

Кира запустила двигатели, наполнившие кабину громким рокотом.

— Физику процесса я понимаю, — не стал отрицать адиген. — Но все равно считаю, что в самой концепции аппаратов тяжелее воздуха заложено нечто противоестественное.

— Людям вообще противоестественно летать, но ведь хочется.

— И нравится.

— Очень.

Кира улыбнулась, и паровинг плавно пошел вперед. Сначала мягко, словно прогулочная лодочка, которую легонько оттолкнули от причала, но с каждой секундой все быстрее и быстрее, стремительно набирая скорость и все выше подпрыгивая на волнах. Из моря в небо, минуя землю.

Казалось, в эти мгновения пилот обязан быть предельно сосредоточен, однако Кира спокойно продолжила разговор:

— Хочешь ты или нет, но за самолетами — будущее.

— А за цеппелями — Герметикон.

— До тех пор пока мы не придумаем, как заставить астринг работать на самолете.

— Не придумаете.

— Посмотрим.

Взлет она специально сделала жестким — хотела произвести на адигена впечатление. Тяжелая машина резко забрала вверх, не вертикально, конечно, — тяги не хватило бы, — но и не комфортно для экипажа, и мощный рывок паровинга можно было запросто спутать с прыжком.

— Любишь ходить по краю?

— Люблю чувствовать скорость, — ответила Кира, аккуратно выравнивая машину. — Люблю видеть, как несется навстречу океан. Спереди несется, убегает вниз, но не достает меня даже в самую сильную бурю. И не заканчивается. Я люблю летать над Баниром, потому что он никогда не заканчивается.