сын главного торговца не объяснил, зачем ему этот вор, — неуверенно проговорил Хархару.

— А чего тут объяснять? Мне и так все ясно, — отмахнулся Мушезиб. Он презрительно взглянул на Хаббазу и вышел из дома Эрешгуна. Выходил он с таким видом, словно только что привел войско Гибила к победе над Имхурсагом, а не схватил одного-единственного вора.

Хархару много лет имел дело с ослами, и поэтому не надеялся сразу понять происходящее. Он перестал держать Хаббазу и сказал:

— Надеюсь, мы не очень долго ловили его?

— Но я же дал тебе золота? — Шарур резко повернулся к нему.

— Ну, я не так быстро соображаю, как Мушезиб. Впрочем, это уже не мое дело. Я буду молиться за то, чтобы твоя торговля процветала. — Он поклонился Шаруру и вышел вслед за Мушезибом на улицу.

Хаббазу взглянул на Шарура. Шарур кашлянул, отвернулся, побарабанил пальцами по бедру. В общем, сделал все, чтобы показать, как ему неловко.

— Приятно, когда тебя узнают на улице, — Хаббазу усмехнулся, — особенно если ты красивая женщина. Но вот так, подойти и начать хватать за руки… Эти громилы чуть мне суставы не вывернули.

— Видишь ли, я послал людей найти тебя задолго до того, как ты выкрал чашку, — Шарур по привычке начал выстраивать оправдательную цепочку объяснений. — Тебя не нашли, я подумал, что и не найдут, махнул рукой и не стал отменять свою просьбу. Напрасно, конечно. Теперь я это вижу и сожалею об этом.

— Не очень-то много извинений мне приходилось слышать за свою жизнь, — вздохнул Хаббазу, — а уж искренних извинений и подавно. Теперь я запишу на своей табличке памяти, что такие тоже бывают.

— Ты весьма любезен, мастер-вор и вдобавок великодушен, — Шарур поковырял ногтем стол. — Разумеется, теперь я отменю свою просьбу и на тебя больше не будут охотиться. Я скажу охранникам караванов и погонщикам ослов, чтобы тебя оставили в покое.

— Это давно надо было сделать, — сказал Хаббазу. — Но я же вижу, тебе неловко. Ладно. — Он помолчал. — Надеюсь, что говоря обо мне, мы не привлечем лишнее внимание лугала. А разговоры с охранниками и погонщиками не станут достоянием храмовых жрецов и самого бога.

— Лугала можно не бояться, — сообщил Шарур. — Он даже порадовался, что дело сделано. А вот что касается храма и бога… Я рассказал Кимашу, что Энгибил хранит большую часть своей силы так же, как боги Алашкурри.

— Что, в самом деле? — ошарашенно пробормотал Хаббазу. — Что-то я не помню такого. В моем сне боги об этом не говорили. Хотя выглядит логично. Если некоторые боги так поступают, может, и все остальные следуют их примеру?

— Вполне возможно, — кивнул Шарур. — Я, во всяком случае, верю, что это так, хотя доказательств представить не могу.

— Постой. Если так делают боги Алашкурри, если и Энгибил делает так же, может, и глуповатый Энимхурсаг поступает подобным образом? — Хаббазу напряженно размышлял. Шарур с хищной улыбкой наблюдал за ним. — Эй! А не значит ли это, что наш Энзуаб похож на них?

Шарур шагнул вперед и положил руку на плечо Хаббазу.

— Поздравляю, друг мой. Теперь ты уже совсем уподобился нам, и думаю, это надолго. Если ты отправишься в Зуаб с такими мыслями, и если Энзуаб поймет, что ты об этом думаешь, как полагаешь, что он с тобой сделает? — Когда он посылал Насибугаши и Дуабзу к Имхурсагу с этой мыслью в головах, он как-то не испытывал особых угрызений совести. Для него они были оружием против Энимхурсага, вроде меча в недавней битве. Но Хаббазу был не просто оружием. Хаббазу — союзник и, даже, пожалуй, друг.

— Что он со мной сделает? — повторил вор. — Все не так уж страшно, сын главного торговца. Ты же помнишь, бог Зуаба — бог воров. Уж как-нибудь он найдет способ защитить свое достояние от тех, кто на него позарится.

— Наверное, найдет, — признал Шарур. — А если их, тех, кто зарится на достояние бога, будет много? А если они проявят усердие? А если эта мысль будет жить в поколениях, и каждое поколение будет искать?

Брови Хаббазу взлетели вверх.

— Ну, не знаю. Настолько вперед я загадывать не привык. Интересно, что думает по этому поводу сам Энзуаб? Он ведь бог, он уверен, что сможет победить любого человека, между прочим, так оно и есть. Но вот сможет ли он победить всех людей, да еще если это будет продолжаться долгое время? Что он может думать по этому поводу? Не знаю.

— Все боги высокомерны, — сказал Шарур. — Когда у тебя так много власти, и ты долгое время располагал ей, как тут не подумать, что это будет длиться вечно? Однако некоторые события должны бы заставить их усомниться.

— Хм, — сказал Хаббазу. — Возможно, мне лучше все-таки остаться в Гибиле — при условии, конечно, что ты сможешь урезонить своих громил, чтобы не хватали меня на улице всякий раз, как я выхожу по делам, по вполне законным делам, заметь.

— Ты — мастер-вор! — воскликнул Шарур. — Какие такие законные дела у тебя могут быть?

Скажи он это другим тоном, слова прозвучали бы оскорбительно, однако их отношения давно стали другими. Мужчины лишь ухмыльнулись друг другу. Хаббазу сказал:

— Ну, разные есть обстоятельства… вот я и хочу воспользоваться некоторыми из них. Ты не против?

— Да сколько угодно! Я постараюсь решить вопрос с Мушезибом и Хархару, но ты все-таки будь поосторожнее.

— Они застали меня врасплох, как и ты до этого. — Хаббазу поморщился. — Теперь я их знаю, даже голоса помню. Теперь даже в толпе они мне не страшны.

— Не сомневаюсь, ты лучше разбираешься в своих делах, — сказал Шарур.

Хаббазу кивнул, вышел за дверь и исчез. Действительно, исчез. Словно демон дал ему взаймы шапку-невидимку. Шарур подошел к двери, посмотрел вправо, посмотрел влево. Хаббазу нигде не было видно. Ну что же, если он не видит Хаббазу, то вряд ли Мушезиб и Хархару смогут его увидеть. Он вернулся в дом и продолжил выдавливать на глине стилом новые записи, вписывая вес золота, отданного охраннику каравана и погонщику ослов. Что бы ни случилось, счета должны быть в порядке.