Зуаба привели ко мне этого парня, Дуабзу, жрецы Энгибила налетели как саранча. Все искали что-то такое, что, по их словам, украли из храма бога. А я думаю, они тут что-то высматривали и вынюхивали. Как будто я, уважаемый торговец, мог спрятать украденное где-то в своем доме!

— Я слыхал, что жрецы Энгибила и слуги Кимаша, могучего лугала, рыщут по городу в поисках невесть чего, — сказал Шарур. — Я мало что знаю, ведь мне пришлось вернуться в лагерь на севере, война-то к тому времени еще не кончилась.

Работорговец понимающе покивал.

— Жрецы расспрашивали об этом зуабийце. Они там, у Энзуаба, все воры, вот и хотели свалить на твоего наемника. Так им проще и возиться не надо.

— Вполне может быть, — согласился Шарур. Ушурикти действительно занимал в городе далеко не последнее место. Если какие-то действия жрецов Энгибила ему не нравились, вскоре об этом начинали говорить, и со временем влияние бога и его жрецов становилось немножко меньше.

— Вот и я говорю: вполне может быть. — Видно было, что Ушурикти раздражен. — А помнишь, на том представлении, которое ты устроил на храмовой площади, кстати, многие тебя за это благодарят, так вот помнишь, как тот дурак жрец с белой бородой вкручивал всем, как жить надо? Да если так жить, на кой она нужна такая жизнь?

— Конечно, ты прав, — сказал Шарур. — Старый Илакаб кислее маринованного лука. И все же этот жрец кое в чем прав. Однако правота не принесла ему пользы. Все-таки Буршагга — человек из нашего времени, а время старого жреца прошло.

— Хорошо сказано, сын главного купца. Давай договоримся так. Как только лугал вернет мне твоих пленников, я тут же пошлю гонца к вам в дом. А если получу ответ от Энимхурсага насчет выкупа, тоже постараюсь сообщить немедля.

— Весьма любезно с твоей стороны, — Шарур поклонился. — Я всецело на тебя полагаюсь, ибо давно знаю твою честность и обязательность.

Ушурикти просиял.

— Похвала от человека, достойного похвалы, — это воистину похвала. Я сделаю все, что от меня зависит.

— Я у тебя в долгу. — Шарур с работорговцем обменялись обычными формулами вежливости, и Шарур отправился дальше. Вроде бы он не узнал того, за чем пришел, зато понял кое-что, а значит, сходил не зря. Придя домой, он застал там аптекаря. Тот интересовался у Эрешгуна, нет ли у торговца порошка из черного горного минерала.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Я его смешиваю с ароматным бараньим салом и продаю бабам. Они им брови и ресницы красят, или родинки на щеках рисуют.

— Где-то у меня оставалось немного. Но такого давно никто не спрашивал, так что придется поискать. — Отец кивнул Шаруру, и сын занялся поисками. Ему все же удалось найти горшочек с изображением женщины с томным взглядом.

— Вот, — сказал он аптекарю. — Первый сорт, мелкий помол. Сколько тебе нужно?

Прежде чем ответить, аптекарь взял маленькую щепотку порошка, внимательно рассмотрел его и растер его между указательным и большим пальцами, чтобы понять, насколько хорошо он измельчен. Подумал. Кивнул нехотя.

— Да, все так и есть. Хороший товар. Взвесь мне четыре кешлута.

— Как скажешь. — Шарур отсыпал порошок на одну чашу весов, а на другую положил четыре бронзовых гирьки. — Обойдется в две трети гири серебром.

Аптекарь принялся орать. Шарур с удовольствием включился в торговлю. Они сошлись на цене в половину веса порошка. Шарур готов был даже еще немного уступить, но аптекарю об этом не сказал. Мужчина начал доставать из мешочка на поясе кусочки серебра и складывать их на весы. Набралось два кешлута.

— Вот и хорошо, — удовлетворенно вздохнул аптекарь. — А то тетки всю неделю спрашивают у меня это снадобье, а у меня все покончалось. — Довольный, он пересыпал порошок в особую баночку и направился к выходу. В дверях ему пришлось пропустить рослого мужика, на вид ровесника Эрешгуна. Шарур узнал его только после того, как посетитель снял соломенную шляпу и начал ей обмахиваться.

— А-а, — сказал Шарур с поклоном, — давненько ты не заходил, почтенный Измаил.

— Помнишь, значит, как я назвался в прошлый раз. Так и надо. Ты же сын крупного купца, и, без сомнения, скоро сам станешь купцом. — Кимаш-лугал, когда ему случалось выходить в город инкогнито, назывался этим именем. Но даже без охраны и носилок выглядел лугал довольно внушительно.

— Чем могу служить, уважаемый покупатель? Вот перед тобой аптекарь заходил, порошок купил. Тебе не надо?

— Нет, я за другим. — Голос Кимаша звучал довольно сухо, и Шарур насторожился.

— Рад служить тебе, за чем бы ты не пришел. Продать, купить — это все у нас.

— Нет, ни продавать, ни покупать я не собираюсь, — сказал Кимаш. — Пока там вместо меня сидит некто, я зашел просто поболтать.

— Тогда не велишь ли подать пива, Измаил? — спросил Шарур. — И соленую рыбку? Ну и луку, конечно. Хорошо идет за разговором.

— Буду признателен, — вежливо ответил Кимаш, хотя во дворце он наверняка привык к более изысканным яствам, а теперь ими наслаждается человек, занявший его место на троне. Шарур сам принес пиво и еду, он не хотел звать раба, тот мог бы узнать лугала, пойдут сплетни, того и гляди, дойдет до ушей Энгибила.

Кимаш, совершенно не выказывая неудовольствия, пил пиво, ел соленую рыбку с луком так, как любой лавочник, ремесленник или крестьянином, а не самый могущественный человек в Междуречье. Шарур ел и пил наравне с лугалом, и только когда пиво в его кружке кончилось, завел беседу с Измаилом, как с обычным ремесленником или крестьянином, зашедшим по делам к Эрешгуну.

— Ты хотел что-то выяснить?

Кимаш улыбнулся. Съел еще одну маленькую луковицу и дохнул на Шарура густым запахом.

— Пожалуй, хотел. Слыхал я, что была на свете некая вещь, а теперь ее нет. Вот я и зашел узнать, так ли это?

— А-а, — протянул Шарур и, выдержав приличную паузу, осторожно поинтересовался: — А где же ты такое слышал?

— Мне рассказал человек, служащий в том доме, из которого эта вещь исчезла, — уклончиво ответил Кимаш. «Ага, — подумал Шарур, — не иначе как Буршагга ему рассказал, а сам узнал от бога,