ясно говорил о том, что случилось что-то важное. И это важное касается их обоих. Поэтому королева терпеливо ждала, когда миндаль в пасти герцога перемелется, а сам он придумает наконец, с чего начать разговор.

– Ты стала много говорить о герцогине Анжуйской. Почему? – спросил Бургундец, с деланным безразличием выковыривая из зубов остатки сахара.

Изабо с тем же безразличием пожала плечами.

– А ты предлагаешь о ней забыть?

– Нет. Но думаю, что у твоего Шарля хватает и других советников, которым можно предъявить претензии. Де Жиак, Ла Ир, дю Шастель…

– Не забывай, всех их позвала она.

– Пусть так. Но для королевы, которую я давно знаю, которая добилась своего и может вновь предаваться удовольствиям, ты ведешь себя слишком агрессивно. Мне надо знать, в чем причина?

– Времена удовольствий прошли, Жан, – вздохнула Изабо, отбрасывая перо. – Но если тебе неприятно… если ты боишься, что я собираюсь играться с кем-то еще, кроме этого хорька, изволь, я забуду про герцогиню.

Бургундец раздраженно заерзал на стуле.

– Я ничего не боюсь, Изабо. В деле управления страной ты мне не соперник. Но мне важно знать причину твоей ненависти к мадам Иоланде.

Изабо вскинула брови.

– Ненависти? Кто тебе сказал, что я её ненавижу?

– У меня есть собственные уши и глаза. Они и говорят.

– Но я ничего особенного к ней не испытываю! Да, любви особой нет, но нет и ненависти. Только вполне понятная неприязнь…

– Не лги!

Герцог повысил голос, и королева напряглась. «Неужели, – подумала она. – Неужели он клюнул и готов сцепиться с Анжуйской мадам, только ищет достойный повод? Что ж, ваша светлость, тут я вам охотно помогу».

– Ладно! – С деланным неудовольствием откинувшись на спинку стула, Изабо тоже повысила голос. – Если это так важно, я скажу, хотя воспоминание не из приятных… Какое-то время назад она прислала мне совершенно хамское письмо. Так со своей королевой не обращаются…

– Про письмо я знаю. Что еще?

– А разве этого мало?

– Что еще, Изабо?!

«Ого, – подумала королева, – кажется всё действительно серьезно».

Она прикрыла радостно сверкнувшие глаза рукой, демонстрируя как тяжело ей открывать горькую правду, и еле слышно выдавила:

– Моя фрейлина, мадам де Монфор, была её шпионкой.

А сама подумала: «Если твой интерес не тот, которого я жду, ты сейчас рассмеёшься».

Но герцог молчал. И выждав немного, Изабо опустила руку, тряхнула головой и с обидой, смешанной с вызовом, спросила:

– Ну? Что же ты не смеешься?

Она хотела добавить еще и фразу о том, что шпионство Бургундца всегда забавляло, однако, слова застряли в горле. Коротышка хоть и не веселился, зато смотрел с таким ликованием, словно услышал о капитуляции Монмута или дофина.

– Что же могла знать о тебе мадам де Монфор? – спросил он нетерпеливо.

– Ничего особенного, – проговорила королева, не сводя глаз с лица герцога. – То, что знала она, известно теперь любой прачке в королевстве.

– Это ты про шевалье? Мадам де Монфор привела к тебе Бурдона?

Губы Изабо искривились то ли от горечи, то ли от презрения.

– Нет! – Отрезала она. – Шевалье ко мне привела сама герцогиня… Ловко, правда? И вполне достаточный повод для ненависти.

И тут герцог захохотал. Изабо ни разу не слышала, чтобы Бургундец смеялся с таким удовольствием. Под тяжелыми черепашьими веками даже выступили две слезинки, утирая которые он пару раз повторил: «Ай да, герцогиня! Вот чертова баба…».

Растерявшаяся Изабо не знала как ей себя вести и что думать. Она ждала чего угодно, только не этого хохота, причину которого необходимо было выяснить немедленно, чтобы понять – собирается Бургундец воевать с мадам Иоландой, или выспрашивал всё для того, чтобы вернее с ней подружиться?! Вот была бы незадача… Но как его спросишь? Этот дурацкий хохот всё перепутал в голове Изабо, мешая сосредоточиться.

– Я не понимаю… – пробормотала она и тут же осеклась.

Показывать растерянность было нельзя! Следовало немедленно взять себя в руки, чтобы не упустить этот важный момент и не дать герцогу возможности просто повернуться и уйти, отравив её долгое выжидание сомнениями и неясностью. Годы власти, связанные с бесконечным притворством, научили её беспроигрышному ходу – королева выпрямилась на стуле и холодно потребовала:

– Извольте придти в себя, герцог. Не забывайте, кто перед вами и объяснитесь!

Продолжая смеяться, Бургундец встал и шутливо поклонился.

– Прошу прощения, мадам. Но меня рассмешило то, как сильно вы недооценили её светлость. Вам бы благодарить герцогиню, а вы ненавидите.

– Вы что? Вы насмехаетесь?!

– Ничуть. Но во всем королевстве не нашлось никого другого, кто смог бы разозлить вас так изощренно и ловко, как это сделала она. И теперь, мадам, вы – та самая женщина, которая ДОЛЖНА хотеть погубить Францию!

Герцог наконец перестал смеяться и, встав перед Изабо, упер руки в бока.

– Она делает из вас легенду, ваше величество. Но не волнуйтесь: теперь, когда у меня всё сложилось, я получил против мадам Иоланды такое оружие, которое спутает все её планы.

Он немного помолчал, окинул Изабо насмешливым взглядом, а потом добавил:

– Или мы вместе с ней сотворим-таки великое чудо, раз уж всё так отменно подготовлено. Мадам герцогине теперь некуда деваться, и ей-Богу, Изабо, ради такого я готов пожертвовать даже тобой. Но, – добавил он с откровенной издевкой, – утешением нам обоим должно служить то, что ты навеки войдешь в историю как новая Мессалина!

Герцог снова низко поклонился и, пожелав её величеству приятного вечера, ушел, не считая нужным что-либо еще объяснять. А Изабо так и осталась сидеть, глядя ему вслед.

Хищник в ней испуганно поджал хвост, потому что охотник внезапно выстрелил из какой-то непонятной засады, и не в жертву, а в него самого. И теперь уже следовало наносить свой удар так, как подсказывал инстинкт выживания.

Королева нервно позвала фрейлину.

– Велите прислать моего секретаря и побыстрее!

Потом вскочила, достала бумагу, перо и, брызгая во все стороны чернилами, написала: «Сударь, однажды вы не выполнили своего обещания и теперь должны мне услугу. Извольте явиться так скоро, как только сможете, и выплатите свой долг».

А когда секретарь пришел, королева тоном ясно дающим понять, что поручение крайне срочное и важное, повелела:

– Немедленно отыщите мне господина де Ла Тремуй!

СЮЛЛИ – ТРУА

(Февраль – март 1419 года)

Жорж де Ла Тремуй, увидев через окно въехавшего во двор верхового с королевским гербом на груди, побледнел, попятился и едва не свалил стул, с которого только что поднялся, чтобы посмотреть, кто приехал.

Ничего хорошего от таких визитов он не ждал.

Еще год назад – не успел отряд