тошнило. Каждый день одно и то же. Каждый день с утра до вечера, пока еще держали ноги, а потом домой и спать, чтобы утром снова на старую лыжню и так до бесконечности. Хотелось кричать и плакать, но нельзя ни того ни другого. Не надо мне тут будущих мамочек пугать.

- Так что, не хотите детей, и ладно, - наконец подвела я мысль.

- У меня перевязаны трубы, - ровно ответила пациентка.

Я вздрогнула. Что-то нехорошее царапнуло внутри:

- Что ж… бывает. У меня подруга с… но в общем, ничего, живет, счастлива…

В абсолютной тишине кабинета раздался не просто знакомый, но и узнаваемый голос:

- Настя, ты меня пугаешь.

Да я и сама себя боюсь! Потому что, развернувшись, я увидела перед собой Римму. Уже в одежде, но судя по коротким кружевным носочкам, на которые я косилась весь прием, только что в кресле сидела именно она.

Несколько секунд мы смотрели друг на друга, изучая и, наконец, подруга кинулась вперед, порывисто обняла и поцеловала меня в щеку. От Риммы пахло мятой, а вся она оказалась похожа на распустившийся тюльпан. Немного взъерошенные после ветра волосы и желтое платье, идеальное для такой весны. Только вот морщинка на лбу и обеспокоенность в глазах портила весь романтический образ.

- Насть, ты не отвечаешь на телефон, не приходишь на встречи и вообще пропала. Мы волнуемся. Я, правда, не знала, как тебя еще найти, если не здесь. Пришла, думала, что мы посмеемся, а ты вот…

- Римка… Черт, вообще не узнала! Прости, но там, - кивнула ей пониже живота, - вы для меня все одинаковые. Это что, получается, богатой будешь? Ой, как стыдно-то… ты бы хоть голос подала, или что. – Я прокашлялась, чтобы как-то скрыть смущение. - А ты вообще, зачем сюда пришла?

- Я за тебя переживаю. И Вика тоже. Насть, мы волнуемся.

От неловкости не знаю, куда деть руки. Перебираю край Римминого платья, но это не успокаивает, а наоборот. Пальцы дрожат, и это замечаю не только я одна. Римма берет мои ладони и сжимает их. От сочувствие, которым пышет подруга, из меня выбивает дух. Ндааа. Со стороны я выгляжу не успешной дамочкой в деловом костюме, а невротиком со стажем, и теперь это перестало быть секретом.

- Да ладно вам волноваться. Кто меня здесь обидит? У меня тут одни беременные сидят, у них из оружия только фолиевая кислота. Так что вы зря волнуетесь.

Римма сделала шаг назад и оценивающе посмотрела на меня.

- Я не о том. Насть, у тебя все хорошо?

- Лучше всех, - бодро вру я и сознательно избегаю проницательного взгляда. Потому что больше не могу врать. Знаю, стоит ей увидеть мои красные, воспаленные глаза, как она все поймет.

Смотрю куда угодно, но только не на Римму. Утыкаюсь лицом в пол, тяжело дышу, в надежде, что это поможет успокоиться, что-то объясняю, рассказываю, шучу. Но Римма не смеется.

- Насть, хочешь кофе?

- Какой кофе?

- Обычный. Свежесваренный. – Тонкая рука пытается ухватить меня за локоть, но я укорачиваюсь и иду к столу, чтобы что-то там найти. Что-то, чего никогда не теряла. Римма удивленно следит за этими суетными движениями. – Давай сходим, Насть. Я последняя в очереди, больше там никого нет, а погода сейчас такая, что можно на летней веранде посидеть, хочешь? Посмеемся, посплетничаем.

- Очень хочу. Но в другое раз, хорошо? Мне Томку на танцы закинуть, потом ужин, потом с Никитой поболтать, потом прибрать, приготовить что-то, на завтра вещи погладить.

- Завтра суббота. Какие вещи?

- Обычные. Текстильные. Из ткани, - огрызаюсь и понимаю, что выгляжу очень глупо. – Римм, правда не получится.

Я уже выключила компьютер и мимоходом навела на столе такой порядок, которого здесь отродясь не было. Мне больше не на что отвлекаться, некуда смотреть, а то, что я игнорирую Римму, становится так очевидно, что она не выдерживает и садится напротив.

- Настя, - из-за толстого слоя ваты раздается ее голос. – Ты хорошо спишь?

Я закрываю лицо руками. Как же не хочется видеть вот эту жалость у нее в глазах. Я уже чувствую, как эта погань прорывается из Римки. В нарочито бодром голосе – так говорят с душевнобольными. В заботе этой всратой! В легких касаниях рук, и попытках обнять. А мне не надо! Вот этот недосып и мешки по глазами – несущая конструкция моего организма, убери его и все посыплется. Лягу на диван и буду рыдать по тому, какая я несчастная и одинокая. А я ведь не такая, я очень сильная, очень-очень, просто устала.

Римма вздыхает:

- Хорошо, давай иначе. Настя, ты спишь вообще?

И от того, сколько нежности в ее голосе, и от легких прикосновений, и от запаха весны и мяты, и от чудесного желтого платья, и от стыда, что я так замоталась, что не узнала собственную подругу! От всего, что навалилось, от всего, о чем я думаю, и от всего того, о чем думать боюсь, меня прорывает.

Я плачу, уткнувшись лицом в сложенные руки, чувствую, как кто-то гладит меня по спине и от того, начинаю рыдать еще громче. Завывая от усталости и боли.

- Не получается, - сквозь всхлипы выдавливаю я. – Мне постоянно холодно. Раньше я думала, что спать с Тимуром так жарко, мучилась, крутилась, а теперь не могу согреться. Ни одеялом, ни обогревателем, оно изнутри морозит, понимаешь?

Я вытираю слезы и вижу, как на ладонях расплываются черные кляксы. Представляю, какая я сейчас красотка из мира животных. У панд круги под глазами и то меньше.

Злой смех вырывается из груди. Не то каркаю, не то кашляю, как чахоточная.

- Просто не могу уснуть. Так и лежу до утра, пока будильник не сработает.

Римма обняла меня сзади, положила голову мне на плечо, и замерла.

- Ты ему звонила?

- Нет. Да и зачем, Господи? Что я ему скажу, Римм?

- Что любишь?

- Как будто он не знает.

- Может, знает, может нет. Но ведь любовь это такое… про нее хоть каждый день говори, никогда не надоест.

Я пытаюсь выпрямиться, и Римма отходит назад, чтобы больше не давить мне на спину. Вытираю пальцем следы тушки, смотрю в зеркальце на свое опухшее лицо. Выгляжу как фанатка группы Kiss, по крайней мере макияж у меня точь в точь как у ее