лидеры ДВР в целом разделяли политику Москвы, которую сам Л. И. Брежнев в своем дневнике называл политикой «мирного наступления». Именно об этом шла речь во время нового визита Ле Зуана и Фам Ван Донга в Москву, который состоялся в первой половине июля 1973 года. В течение целой недели они вели переговоры с внушительной советской делегацией, в состав которой входили Л. И. Брежнев, А. Н. Косыгин, Н. В. Подгорный, А. А. Громыко, А. А. Гречко, К. Ф. Катушев, К. В. Русаков, В. Н. Новиков, Н. С. Патоличев, С. А. Скачков, Н. П. Фирюбин и И. С. Щербаков[843]. Однако уже в конце того же года в Южном Вьетнаме после безуспешных попыток урегулировать гражданский конфликт возобновились боевые действия между сайгонским правительством и отрядами Вьетконга. Первоначально сайгонские войска сумели одержать ряд локальных побед. Однако уже в начале марта 1975 года в дело вступила северовьетнамская армия во главе с руководителем Генштаба генералом Ван Тьеном Зунгом, которая 30 апреля взяла Сайгон. Президент Нгуен Ван Тхиеу бежал в Тайвань, а 7 мая новый президент США Джеральд Форд заявил о завершении «вьетнамской эры»[844]. А затем в июле 1976 года было объявлено о создании единой Социалистической Республики Вьетнам, первым президентом которой стал глава ДВР Тон Дык Тханг.

б) Трудный путь к «разрядке»

По мнению ряда авторов (А. М. Александров-Агентов), отсчет так называемой эры «разрядки» в отношениях между СССР и США следует вести с июньской речи президента Дж. Кеннеди, в которой он всего за полгода до своего ухода из жизни, пройдя «через горнило Карибского кризиса, однозначно высказался за установление добрых отношений с Советским Союзом» и возможность «мирного существования наших стран»[845]. Вероятно, это признание стало возможным не только по причине осознания той бездны, у края которой в те роковые дни реально оказался весь мир, но и «ослабления сверхдержавного мессианизма» и Вашингтона, и Москвы[846]. Однако процесс установления таких отношений начался значительно позже, и прежде всего по причине начавшей Вьетнамской войны. Как мы уже писали, первая попытка в этом направлении была предпринята в конце июня 1967 года во время встречи А. Н. Косыгина и Л. Джонсона в Гласборо, где, по оценке советского премьера, сам президент и его окружение «держались дружественно, оказывали нам всяческое внимание и старались показать, что они ищут решения важнейших вопросов»[847]. По всей видимости, такое поведение Л. Джонсона во многом было связано и с тем, что еще в мае 1967 года на заседании министров обороны стран НАТО взамен прежней доктрины «массированного возмездия» была принята новая «стратегия гибкого реагирования», реальной базой для которой послужила доктрина «частичной разрядки» президента Дж. Кеннеди, а затем и «политика наведения мостов» самого президента Л. Джонсона[848]. Хотя надо отметить, что в Москве очень осторожно принимали новый курс Вашингтона. Достаточно сказать, что в последний год своего президентства Л. Джонсон трижды — в июне, сентябре и ноябре — запрашивал Кремль о новой встрече на высшем уровне, однако советское руководство под благовидным предлогом каждый раз уклонялись от нее.

Между тем еще 16 сентября 1968 года А. А. Громыко направил в Политбюро обширную аналитическую записку «Оценка внешнеполитического курса и состояния советско-американских отношений», где впервые за многие годы была четко сформулирована внешнеполитическая доктрина СССР. Суть этой доктрины состояла в следующем: 1) на первом месте стояла задача «поэтапно и неформально» идти к реальному созданию фактической конфедерации стран социалистического лагеря «с общим рынком и парламентскими структурами»; 2) второй важной задачей объявлялась «соразмерная нашим возможностям поддержка национально-освободительного и антиколониального движения»; 3) третьей приоритетной задачей было «притормаживание гонки вооружений» и «проведение твердой, но гибкой политики в отношении США» при умелом использовании всех средств «дипломатического маневрирования». При этом было особо подчеркнуто, что «диалог с США возможен и при известных условиях» и «он может быть возобновлен даже по более широкому кругу вопросов». Причем «подготовка к этому диалогу должна уже сейчас быть планомерной и целенаправленной»[849]. Возможно, такая позиция советского МИДа не в последнюю очередь была связана с тем, что еще летом 1968 года на одном из предвыборных митингов в Майами Р. Никсон публично заявил, что «после эры конфронтации пришло время для эры переговоров» с Москвой. И этот призыв, как уверял президентский помощник Роберт Элсфорт «был не предвыборным лозунгом, а существом нового курса».

Однако Москва пока выжидала, так как, по словам брежневского помощника А. М. Александрова-Агентова, «в первые годы пребывания на высшем посту Брежнев явно не верил в возможность достижения какого-то заметного сдвига в политических отношениях с США»[850].

Тем не менее буквально через месяц после инаугурации, 17 февраля 1969 года, по поручению Политбюро ЦК посол А. Ф. Добрынин посетил Белый дом и проинформировал президента Р. Никсона, что советское руководство готово к установлению доверительного сотрудничества с США по решению самых насущных проблем, важнейшими из которых, помимо ближневосточной и вьетнамской, являются «договор о нераспространении ядерного оружия» и «сдерживание гонки стратегических вооружений». В ответ Р. Никсон заявил, что «он придает большое значение» нормализации советско-американских отношений и «считает важным встречу с советскими руководителями», но ее «надо всесторонне подготовить», и потому ему нужно некоторое время, чтобы «разобраться в международных делах». На этой же встрече он сам предложил «установить важный конфиденциальный канал», по которому в случае острой необходимости он мог бы «оперативно и негласно обмениваться мнениями с советскими лидерами». И такой «второй канал», минуя нового госсекретаря Уильяма Роджерса, был вскоре установлен между самим А. Ф. Добрыниным и Г. Киссинджером, который серьезно подвинул позиции главы американского внешнеполитического ведомства[851]. Функционировал этот канал в течение почти шести лет и работал на постоянной основе. Причем сам А. Ф. Добрынин утверждал, что именно этот канал позволял Администрации Р. Никсона «в ряде случаев избегать давления со стороны Конгресса» и «не только разрабатывать политику, но непосредственно осуществлять ее». Более того, по его уверению, «без такого канала и его конфиденциальности не были бы достигнуты многие ключевые соглашения», в том числе по «Берлину, Кубе, Ближнему Востоку», «по ограничению стратегических вооружений» и «по подготовке встреч на высшем уровне».

Судя по мемуарам Р. Никсона и Г. Киссинджера[852], в первые месяцы нахождения у власти переговоры по ограничению стратегических вооружений (ОСВ) не были приоритетом во внешней политике США. Однако уже через полгода, после двух июльских выступлений — сначала А. А. Громыко на сессии Верховного Совета СССР, где он делал доклад «О международном положении и внешней политике СССР», а затем и Р. Никсона на острове Гуам — ситуация стала меняться. 20 октября на встрече с А. Ф. Добрыниным Р. Никсон дал свое согласие «начать обсуждение вопросов ОСВ», а уже 25 октября 1969 года Москва и Вашингтон официально объявили о начале таких консультаций. Они начались в