себе присвоить чужое остроумие, пресмыкающийся и заискивающий с сильными, дерзкий со слабыми; до сих пор он достаточно удачно шёл и добился подкоморства. Для бедного шляхтича было это уже довольно значительным, но ему этого не хватало. Он то и дело обдумывал способы взобраться ещё выше. Краковский пан был для него примером.

Боброку было легко навести справки о характере человека, которого в Кракове знали все евреи, ростовщики, продавцы коней, купцы, потому что задолжал им значительные суммы. Они по опыту знали, что на его слово нельзя было положиться, и что за деньги готов был на всё.

Вынужденный жить в городе и при дворе, держать лошадей и людей, наряжаться, из тщеславия принимать гостей, строить из себя пана, Гневош вечно нуждался и бросался на все стороны. Так что клеха легко смекнул, что ему легче всего будет заполучить его, подать ему идею, зажечь большими надеждами и направить так, как было угодно Ордену.

Бениаш, у которого жил клеха, был знаком с подкомори-ем. Речь шла только о том, чтобы занятого теперь службой привлечь к немцу. Бобрек был уверен, что после короткого разговора сможет перетащить его на свою сторону.

Гневошу как раз нужны были деньги для приёма венгров и коронации, а так как у него было много долгов, никто их ему иначе, как в залог, давать не хотел.

Впрочем, в те времена было обычаем, что по причине трудности в поиске судебной задолженности не давали иначе, как под залог, даже правителям и князьям, которые своё серебро, замки и волости должны были отдавать за долги, пока их не оплатят. Крестоносцы позаимствовали из этого повсеместное правило.

Гневош не хотел лишиться той небольшой суммы серебра, какую имел, чтобы не оголить дом от некоторых признаков зажиточности. Поэтому летал за деньгами.

Бобрек устроил так, чтобы под предлогом дать ему ссуду, пригласить в дом Бениаша. Он сам готов был выхлопотать ему какую-нибудь ссуду, если бы перешёл на его сторону.

Клирику ничего не стоило пользоваться там ложью, потому что не мог выдать своих панов. Намного раньше того, как принцип, что цель оправдывает средства, был провозглашён другим орденом, его провозгласили крестоносцы. Их слуги были уверены в том, что им отпустят грехи, если они поступят не в соответствии с совестью, а в соответствии с необходимостью.

Гневош из Далевиц разрешил на короткое время пригласить его из замка в дом Бениаша; клеха, который до сих пор только слышал о нём, а видел издалека, увидев входящего, был сначала очень озадачен его внешностью. Она не соответствовала понятию, какое он о нём имел. Придворный и льстец, он выглядел таким благородным человеком, в нём было столько важности, открытости, рыцарской спеси, что Бобрек думал, что его провели.

Но нужно было пробовать. Сначала клирик представился как посредник ростовщика, потом, когда Бениаш ушёл, отважился выступить прямо с тем, что принёс.

Он понизил голос, а так как времени было немного, потому что подкоморий спешил, начал с того, что принадлежал к слугам австрийского князя Вильгельма, который был и остался наречённым Ядвиги.

– Помогая ему, ваша милость, вы можете быть уверены в благодарности, состоянии, высших должностях. Королева его любит; речь идёт о том, чтобы расстроить намерения панов, которые её иначе хотят выдать замуж.

Эта мысль сразу так улыбнулась человеку, что он не колебался пойти на его службу.

– Что я должен делать?

– Сначала стараться приблизиться к королеве и дать ей узнать, что хотите быть помощником её и Вильгельма. Его легко сюда привести; а потом, когда он однажды попадёт в замок, ведь клятвами уже однажды обменялись, или тайно их повторят, или без них обойдутся. Тогда паны волей-неволей будут вынуждены признать его королём.

Гневош весь пылал и дрожал от нетерпения.

– Могу вам поклясться в том, – прибавил клеха, – что будете вознаграждены так, как заслуживает эта важная услуга. Возьмёте, что захотите.

Гневош уже думал только о том, как ему действовать, а о самой службе не спорил. Пожертвовал ей всего себя.

– Это дело лёгкое, – сказал ему Бобрек, – потому что королева любит наречённого, это все знают. Спытек и Ясько хотят ей навязать – Бог знает, кого! – какого-то язычника, дикого медведя, омерзительное чудовище! Вы легко договоритесь с молодой государыней.

Всё так успешно складывалось в соответствии с характером жадного и бессовестного Гневоша, что он поцеловал бы клирика, если бы не гордость. Одним словом его ввели в курс дела, ему была указана дорога.

Он спросил Бобрка, захочет ли прибыть князь Вильгельм, если сообщить ему. На это Бобрек, хоть и не знал ничего, самым наглым образом дал слово на ветер. Клеха сделал, что хотел, гораздо быстрее, чем ожидал, а кроме того, устроил подкоморию получение ссуды, хотя чуть поменьше, чем тот хотел.

Он, несомненно, знал, что крестоносцы готовы были заплатить за него, лишь бы получилось привести Вильгельма и оттолкнуть Ягайллу.

Гневош вышел из дома Бениаша с таким чувством, что вырос на поллоктя, задрал голову ещё выше, глаза его улыбались; он был горд тем, что должен был встать против всех тех, перед которыми до сих пор пресмыкался, льстил им и часто должен был сносить явное презрение.

Такие люди, как подкоморий, время терять не привыкли. К молодой королеве доступ в эти дни был труден; её постоянно окружали; приготовление к коронации, размещение двора в замке, устройство новой жизни, прибытие гостей, послов и посланцев отнимали всё её время. В силу своей должности подкомория он мог, однако, заключить более близкое знакомство с дамами, которые сопровождали Ядвигу. От слуг он уже знал, что она была привязана к старой Хильде, которая воспитывала её, когда та была девочкой, и очень ей доверяла.

При первой возможности Гневош пошёл познакомиться с охмистриной. Она не показалась ему ни такой старой, ни такой дикой, как ему обрисовали. Немка, родом из Вены, давно овдовевшая, бездетная, пани Хильда была привязана к своей питомице как к собственному ребёнку. Любила её самозабвенно. Впрочем, была это, как сразу мог убедиться Гневош, женщина очень простая, живого темперамента, богобоязненная и суеверная, влюблённая в песни и музыку, и ими, может, старающаяся заменить нехватку образования.

Ядвига забрала её с того австрийского двора, среди которого она какое-то время воспитывалась. Почти лишённая матери, потому что королева Елизавета мало занималась своими дочками, Ядвига из необходимости к кому-нибудь привязаться, любила свою Хильду.

Любовь охмистрины к этому приёмному ребёнку была слепой до наивысшей степени и бескорыстной. Принцесса могла от неё потребовать самую удивительную, самую вредную вещь, а Хильда без колебаний исполняла