Дуня осторожно опустила ей веки, сначала одно, потом другое. Затем положила тело на бок, встала и наполнила легкие влажным ночным воздухом.

Слейзнеру еще раз удалось залезть своими омерзительными коррумпированными щупальцами в расследование. И еще один раз это закончилось самым худшим из всех мыслимых образов. Но больше никогда. Пусть это будет последним, что она сделает в своей жизни, но она позаботится о том, чтобы это не повторилось снова.

С этой минуты она посвятит все свое время и энергию тому, чтобы разоблачить его раз и навсегда. Найдет его слабые места и нанесет ему удар, когда он будет меньше всего об этом подозревать. Когда он решит, что она сдалась и все кончено. Что он выиграл.

А поставив его на колени, начнет топтать его, это чудовище, пока он не станет молить о прощении. Но она не простит его, а будет использовать все запретные средства борьбы, которые сможет раздобыть, до тех пор, пока он никогда больше не сможет подняться. Пока не исчезнет навсегда. Не будет искоренен.

И она точно знала, кого возьмет в союзники.

Дуня вышла обратно на дорогу и дошла до места, где стояла и смотрела. Мобильный лежал там, где она его выронила. Экран треснул, но зажегся, когда она стала искать его номер.

– Привет, как все прошло?

– Ничего хорошего. Я пришла слишком поздно. Но я звоню не поэтому.

– О’кей, что теперь я должен сделать?

– Уволиться из TDC.

Пока что Астрид Тувессон не притронулась к бутылке. Она даже не брала ее в руки, чтобы проверить, открыта ли отвинчивающаяся пробка и на месте ли нижнее металлическое кольцо. Сделать маленький глоток, если бутылка уже открыта, – совсем не то, что взломать печать. Вот где проходит граница. Но она не давала пальцам волю и даже не знала, что в бутылке.

Она также ничего не знала о том, что происходит снаружи. Ищут ли они ее? Знают ли вообще, что она пропала? Больше полутора часов она не слышала никаких звуков. Если не считать жужжания компрессора морозильной камеры, который время от времени то включался, то выключался, было так тихо, что, задержав дыхание, можно услышать собственный пульс. Но как раз тишина ее и беспокоила.

Может быть, она наивный человек, но все-таки рассчитывает на то, что Утес довольно скоро станет интересоваться, почему она не дает о себе знать и не подходит к телефону. И хотя он не отличается быстротой реакции, через какое-то время поймет, что нет другой возможности, кроме как отправить спецназ на ее поиски. Они должны будут тщательно осмотреть подвал. Вопрос только, сколько им понадобится времени, чтобы найти морозильник, который наверняка спрятан под скатертью и массой хлама. Но если она смогла его найти, они тоже смогут.

Вот примерно так она представляла себе ситуацию. Или скорее надеялась. Но теперь она уже не знала, что ей думать. Никакой паники у нее не было. Во всяком случае, пока. Она посмотрела на святящуюся стрелку наручных часов и отметила, что находится взаперти примерно час и сорок пять минут. Иными словами, через пять минут пройдет десять минут, и надо будет опять звать на помощь и издавать как можно больше шума.

Час и сорок пять минут… Не удивительно, что она замерзла. Правда, она всегда мерзла, и, как постоянно ворчал Гуннар, наверняка ее сосуды сузились из-за курения. Но сейчас она уже не курила несколько часов и все равно дрожала как осиновый лист.

Сначала Тувессон пыталась поделиться теплом своего тела с Сандрой Гульстрём, лежавшей под ней. Она обняла женщину и без конца повторяла, что их скоро спасут. Но вскоре поняла, что это бессмысленно и только приводит к тому, что она сама быстрее охлаждается. Гульстрём, к сожалению, не спасти, и если вскоре никто не придет, ее тело тоже превратится в один большой кусок льда.

И тут эта бутылка, которая лежала в каких-то десяти сантиметрах от нее. Кому помешает, если она дотронется до пробки? Открыть ее – это запрещенный шаг. Это она знала. Открыть, просто чтобы почувствовать запах алкоголя. Это начало конца.

Она взяла бутылку и взвесила ее в руках. Похоже, из бутылки еще никто не пил. Тувессон твердо держала дно одной рукой, чтобы не уронить ее, а другой проводила по бутылке. Холод от запотевшего стекла ничуть не мешал ей, и на другой стороне она нащупала влажную этикетку, которая немного отошла по краям.

Это была водка «Эксплорер», она поняла сразу. Характерная этикетка с парусом корабля викингов в красно-белую полоску, который маленьким острием заходит за закругленный край с левой стороны. Именно его трогаешь, когда начинается абстиненция и пытаешься воздержаться.

Она провела рукой вверх по горлышку бутылки – к ее удивлению резьба на отвинчивающейся крышке была сорвана. Нижнее кольцо болталось, и как по заказу участился пульс, а вместе с ним и желание. Тувессон выпустила бутылку из рук, словно она была заразной, и попыталась нормализовать дыхание. Не трогать, ни в коем случае снова не трогать, повторяла она самой себе, пока не поняла, что забыла посмотреть на часы.

Час и пятьдесят две минуты. Она опоздала на целых две минуты и сразу же стала как можно громче звать на помощь, одновременно ударяя ногами по стенке. Шестьдесят секунд раз в десять минут, вот как она решила. Ни больше, ни меньше. Смысл заключается в создании и поддержании порядка, чтобы не поддаваться панике.

На этот раз она решила звать, сколько хватит сил, минимум две минуты. Может быть, три. Но через какое-то время ее зов перешел в крик, и сколько бы она ни пыталась себя сдержать, ее охватило отчаяние.

Она понятия не имела, как долго кричала. Но она кричала. Так громко, что они должны ее услышать, даже если просто находятся рядом с домом. Первый раз она кричала, спасая свою жизнь, и хотя прекрасно понимала, что только порвет связки, не могла остановиться.

И только когда она дрожащими руками подняла бутылку, отвернула пробку и сделала первый глоток, она, наконец, смогла заставить себя замолчать. Как же ей хотелось. Она проглотила и вздрогнула от удовольствия, а по всему телу разливалось обжигающее тепло. Она отхлебнула еще, на этот раз побольше, и никак не могла понять, почему так долго ждала.

Теодор сделал все, о чем они попросили. И свою часть, и немного больше. Он стоял на стрёме, и по договоренности все должно закончиться и остаться позади. Кошмар должен, наконец, завершиться, и каким бы страшным и реальным он ни был, через несколько лет он будет восприниматься именно как кошмар, а еще через несколько лет даже не как кошмар.

Во всяком случае, так утверждал тот самый Хенрик-дьявол. Но все полетело к черту, и сейчас он в полном одиночестве бежит ночью со сломанным носом, разоблаченный как один из них. Проклятый больной убийца в маске, который набрасывается на совершенно невинных людей и наслаждается видом их страданий. Черт возьми, какие свиньи…

Он не знал, что они сделали на этот раз, кроме того, что прогремел какой-то взрыв. Хотя никакого взрыва он не слышал и на самом деле вообще не хотел об этом думать. Он только хотел стереть все из памяти и полностью перезагрузиться.