– Да, Кэр, уверена, – грустно улыбнулась златовласка. – Как бы там ни было, но обстоятельства нам не изменить. Ты должен всеми силами препятствовать моему бегству, а я все же постараюсь удрать. И игра в поддавки здесь неуместна, ибо потом она может обернуться крупными неприятностями для кого-то из нас.

– Ну хорошо, Энжель, это твой выбор, – пожал я плечами и нацепил на преступницу кандалы. После чего прикрутил фитиль на стоящей на столе масляной лампе и завалился на постель. Девушка же отправилась в свою кровать.

Повертевшись немного без сна, я не стал озвучивать мучающую меня мысль и говорить Энжель о недопустимости бегства через окно, путь к которому ведет через мою постель. Ведь сплю я очень чутко. Да и могу неправильно понять, если по мне среди ночи начнет лазить девушка. Но как скажешь такое благородной леди? За столь вызывающе пошлые намеки можно и по лицу схлопотать. А что еще хуже – можно обидеть до глубины души и не задумывавшую ничего подобного Энжель… И, повертевшись немного без сна, я решил свои мысли оставить при себе.

Для куратора

День прошел спокойно, шевелений аквитанцев не замечено. Далее следуем тем же маршрутом, с продолжительными остановками в середине дня. Обстановка внутри отряда спокойная. Старший конвоя отлично проявил себя сегодня, быстро и без эксцессов разрулив пару конфликтных ситуаций. Преступница ведет себя спокойно, проблем не создает.

Хорек.

* * *

Всю ночь Энжель сладко проспала, так и не предприняв попытки добраться до окна через мою постель. Зряшными оказались мои тревоги. Лучше бы выспался нормально…

Быстро позавтракав, мы отбыли. Постоялый двор с инквизиторами и охотниками на демонов растворился в утреннем тумане, и я вздохнул с облегчением. И запропастившийся бес тут же объявился.

«Что, трусливая нечисть, нагнали на тебя страху святые отцы?» – усмехнувшись, подначил я рогатого.

«Да ничуть! – скорчил пренебрежительную гримасу бес, не пожелав сознаться в своем испуге, и, блеснув глазками, заявил: – Просто не хотел тебя смущать своим присутствием… – Потерев лапой пятак, он разочарованно протянул: – Но ты, остолоп, так и не решился воспользоваться моментом… И не затащил эту лапочку к себе в постель… А она ведь такая покорная и ни за что не смогла бы тебе отказать!»

«И не дождался бы ты от меня подобной гнусности!» – возмущенно фыркнул я.

«Почему сразу гнусности? – изумился гад хвостатый. – Как ты вообще можешь так о любви говорить?!»

«Ты о чем? – озадаченно уставился я на беса. – При чем здесь любовь?»

«А ты хочешь сказать, что не жаждешь заполучить эту симпатяшку?» – хитро сощурился бес.

«Ну есть у меня к ней плотское влечение, и что?» – неохотно сознался я.

«А то, что это и есть проявление высокого чувства любви! – назидательно заявил бес и, перескочив мне на плечо, коварно зашептал на ухо: – Вот скажи, зачем ты противишься жажде обладания, обуявшей твою душу? Ведь разум в делах сердечных не помощник… Отринь все смущающие тебя предрассудки, и ты удивишься, как славно все выйдет…»

«Сгинь с глаз моих, нечисть поганая!» – в сердцах высказался я, осознав, на что меня подбивают.

«И кто из нас трус? – ехидно осведомился соскочивший мне на колено бес. – Я или ты, боящийся совершить немного раньше то, что так или иначе свершится? Ведь очень скоро эта девчонка, какой бы лапочкой она ни была, устанет ждать и сама займется твоим соблазнением!»

«Не будет этого! – категорично заявил я. – Энжель – настоящая леди и никогда на такое не пойдет!»

«Да, тяжелый случай… – озабоченно почесал затылок бес. – Похоже, ты кое-кого всерьез за ангела принимаешь…»

«Может, и так, – пожал я плечами, не став разводить споры с нечистью. – И пока у меня не было повода изменить хорошее мнение об Энжель».

«И даже то, что она убийца, тебя не смущает?» – задал коварный вопрос бес.

«Она не убийца, а просто отомстила за смерть родных, – заступился я за златовласку. – А так Энжель хорошая. – И задумчиво добавил: – Она вообще не от мира сего… Такая удивительно чистая и доверчивая… Вся мирская грязь словно стекает с нее, не пятная ее душу… А еще Энжель поразительно стойкая… Пережить в детстве такую трагедию и не озлобиться на весь мир, не закостенеть душой…»

«Да, девчонка явно не в себе», – подтвердил рогатый, совсем не так интерпретировав мои слова.

«Сам ты не в себе!» – рассердился я на беса, сбившего меня с возвышенных мыслей о духовном облике Энжель.

«А что сразу я? – возмутился он. – Не я же был тем идиотом, что придумал инициировать для ребенка ритуал обретения талиара! Неудивительно, что она неадекватна! В обратную сторону связь между хозяином и талиаром действует, конечно, очень слабо, но ведь личности маленькой девочки и разменявшего не одну сотню лет истинного оборотня несопоставимы! Вот и произошло то, что есть, – ее нисколько не задевают смерти людей! Они для нее в порядке вещей! Как дождик или снег!»

«Что-то я никогда не слышал об обратном влиянии связующих уз, – недоверчиво покосился я на хвостатого. – Они же только в одну сторону действуют…»

«А ты побольше слушай всяких недоумков, они тебе и не такого нарассказывают! – фыркнул задравший пятак бес, но не стал задаваться и примирительно проговорил: – Да ты своей головой подумай и сложи все факты. Неспроста же гвардейцы и прочие вояки проходят ритуал обретения талиара, уже будучи взрослыми, хотя начинают постигать искусство боя с детства. Что они все – ослы, выходит? Если каждому известно, что дети куда легче осваивают новообретенные способности и становятся более эффективными бойцами. Почему же они отказываются от подобного усиления?»

«Да, что-то в этом есть, – призадумался я над приведенными доводами. И покачал головой: – Но неужели родители Энжель не осознавали грозящей их ребенку опасности?»

«Может, у них другого выбора не было? – предположил бес и, опять забравшись мне на плечо, прошептал на ухо, стреляя глазками в сторону Энжель: – Слушай, а ты уже придумал для себя оправдание гнусного предательства интересов Империи? А то я могу помочь что-нибудь выдумать!»

«Ты чего мелешь, бес? – нахмурившись, сердито осведомился я. – Какое еще предательство?»

«Только не говори мне, что ты еще не решился спасти эту очаровашку Энжель! – заговорщически подмигнул мне бес. – Ты же видел, во что превращаются люди, проведя всего-то пару-тройку лет на этих ваших славных соляных озерах? – И восхищенно зацокал языком. – Не иначе кто-то из наших подсказал вашему правителю идею устроить там каторгу! Изумительное получилось местечко! До того пробирающее, что преступники, там однажды побывавшие, при поимке за новые делишки бьются со стражей с яростью зверей, лишь бы не угодить на озера снова!»

Невольно бросив взгляд на прелестную златовласку, я содрогнулся, живо представив, что с ней сотворит каторга. Из памяти сам собой вылез образ Ханны Ольвейн, жутко обаятельной и привлекательной кельмской преступницы, которую угораздило порезать самого главу второй управы, эйра Гатора. Правда, по достоинству оценить ее внешность я тогда не мог – слишком мал был, когда она загремела на каторгу. Но знакомые с ней горожане утверждали, что девица была весьма хороша. Я же хорошо запомнил уже другую Ханну Ольвейн – ту, что привезли с соляных озер через пять лет. Никто не дал бы той согнутой непосильным трудом, иссушенной знойным солнцем старухе с безумным взглядом пронзительно-голубых глаз, с кожей, покрытой незаживающими язвами и многочисленными шрамами, ее двадцать пять лет… Кельмские бандюги тогда декады на две притихли… Очень уж им не хотелось повторить судьбу Ханны.