7. Сохранение блокады до выполнения вышеперечисленных условий.

Я сам отвез эти условия в Париж после полудня 25 октября и передал выработанный нами текст президенту республики и председателю совета министров. Когда во время моего разговора с Пуанкаре последний заметил, что немцы могут счесть эти условия неприемлемыми и отвергнуть их, я ответил ему: «Тогда мы будем продолжать войну, так как в том положении, которого на сегодняшний день достигли союзные армии, нельзя остановить их победоносное продвижение, не лишив Германию всякой возможности сопротивляться и не получив прочных залогов заключения мира, добытого ценой таких огромных жертв!»

Мы могли прекратить свое движение на Берлин, только овладев позицией на Рейне, преграждающей путь туда на участке между Кельном и Майнцем.

Зато письмом от 29 октября я предостерег Клемансо против тенденции некоторых союзников проявить чрезмерную суровость в военно-морских условиях перемирия:

«26 октября я имел честь представить вам военные условия перемирия.

Весьма вероятно, что к ним будут добавлены военно-морские условия. Последние не могут быть приняты без проверки, так как, если бы они оказались слишком суровыми, они привели бы к тому, что сухопутным армиям пришлось бы продолжать дорогостоящую борьбу за спорные преимущества.

Поэтому я прошу вас выслушать меня, прежде чем будет принят окончательный проект условий перемирия».

31 октября утром в Париже у полк. Хауса, специально присланного ко Францию президентом Вилсоном, состоялось первое совещание глав союзных правительств. В начале заседания стало известно, что Турция подписала Мудросское перемирие и что Австрия окончательно выведена из строя.

При таких условиях, когда мне предложили высказать свое мнение об общей военной обстановке, я без труда показал, насколько благоприятно для нас сложились события.

За три месяца с лишком немцы, разбитые во Франции и в Бельгии, оставили уже более 260 000 пленных и 4000 орудий. Военное положение Германии свидетельствует о глубокой дезорганизации, тогда как мы в состоянии вести сражение, если понадобится, всю зиму на фронте в 400 км, а также продолжать войну до полного уничтожения противника, если это окажется необходимым.

После этого доклада полк. Хаус спросил меня, считаю ли я предпочтительным продолжать войну с Германией или заключить с ней перемирие.

На это я ответил ему: «Я веду войну не ради войны. Если я добьюсь путем перемирия условий, которые мы хотим продиктовать Германии, я буду удовлетворен. Когда цель достигнута, никто не имеет права продавать больше ни одной капли крови».

В тот же день, 31 октября, после полудня в Версале состоялось пленарное заседание Высшего военного совета. В начале этого заседания, которое должно было быть посвящено рассмотрению условий перемирия с Австро-Венгрией, мне снова было предложено взять слово, и я повторил свое утреннее заявление о том, что военная обстановка становится все более благоприятной для союзников.

1 ноября началось подробное рассмотрение условий перемирия, которые предстояло продиктовать Германии.

Утром в военном министерстве в Париже состоялось первое совещание глав союзных правительств. На нем были прочтены предложенные мною условия об оккупации левого берега Рейна. По этому вопросу открыли прения, чтобы дать фельдмаршалу Хейгу возможность снова изложить свою точку зрения и повторить свои заявления от 25 октября, которые, очевидно, выражали взгляды Ллойд Джорджа и его коллег.

Тот тезис, по которому при прекращении военных действий союзные армии должны были остановиться на границах Бельгии, Люксембурга и Эльзас-Лотарингии, т. е. на левом берегу Рейна и на некотором расстоянии от него, короче говоря, с препятствием перед самым носом, был совершенно неприемлем с военной точки зрения. Он предоставлял Германии возможность восстановить свои армии под прикрытием Рейна во время выработки условий мира, а также возможность, в случае непринятия ею этих условий, возобновить борьбу в обстановке, неблагоприятной для союзных армий. Последние могли лишиться значительной части преимуществ, добытых трудно доставшимися победами. Не овладев Рейном по условиям перемирия, союзные правительства рисковали сорвать заключение мира, к которому они стремились. Моя точка зрения была принята.

Чтение и обсуждение условий продолжались после полудня в Версале. Было решено, что к условиям перемирия будут добавлены пункты, касающиеся русского фронта, и что эти пункты будут выработаны моим штабом.

2 ноября после полудня в Версале состоялось следующее заседание, на котором были обсуждены военно-морские условия перемирия и условия, касающиеся русского фронта.

В этот самый час австрийское командование получило от ген. Диаца текст условий перемирия, предъявленных Антантой. Что сделает венское правительство? Примет оно их или нет? А если оно примет их, то не помешает ли выполнению его обещаний распад двуединой монархии? Все эти вопросы занимали умы правителей Антанты и настолько влияли на ход прений после полудня 2 ноября, что Ллойд Джордж не поддержал своих военно-морских экспертов и отказался от части их требований о выдаче германского военно-морского флота.

Но как только стала известна капитуляция Вены, он снова стал целиком поддерживать эти требования. Они заключались, в частности, в разоружении Германией своего военно-морского флота, выдаче большого числа ее кораблей как подводных, так и надводных, и значительного количества военно-морского имущества; это были суровые условия, совокупность которых могла стать неприемлемой для Германии и помешать, таким образом, подписанию соглашения о перемирии, которое в смысле сухопутных условий вполне удовлетворило бы нас. Предусматривая случай, что военно-морские пункты своей суровостью заставят Германию отвергнуть условия перемирия и мы вынуждены будем продолжать на суше кровопролитную борьбу, чтобы захватить материальную часть морского флота, не представляющую для нас интереса, я обратил внимание правительств на ответственность, которая ляжет на нас, если мы прольем кровь наших солдат без явной выгоды для дела союзников. На это мне ответили, что я должен включить военно-морские пункты в условия перемирия и что если противник сочтет их неприемлемыми, можно будет подумать о допустимом смягчении их. Фактически противник принял все условия.

Предложения, касающиеся русско-румынского фронта, были приняты без возражений. По этому поводу министр иностранных дел Пишон поднял вопрос о восстановлении Польши, что являлось одной из военных целей союзников; но этот вопрос признали выходящим из рамок условий перемирия, которое должно было только потребовать возвращения Германии в ее восточные границы 1914 г.

Наконец, 4 ноября после последнего чтения, окончательный текст условий перемирия был утвержден главами союзных правительств и сообщен по кабелю президенту Вилсону. Кроме того, было решено, что сообщение этого текста парламентерам, надлежащим образом уполномоченным германским правительством, и ведение переговоров с ними на этой основе будет возложено на меня, причем ко мне будет прикомандирован британский адмирал.

Передавая в Вашингтон утвержденные ими условия, союзные правительства, по особому настоянию Великобритании, сделали оговорки относительно принципа свободы морей, который являлся одним из 14 пунктов президента Вилсона; последний не преминул отметить это в послании, адресованном им Германии 5 ноября