Караван, сопровождаемый сотней вооруженных сакалибов,следовал по дороге, пролегающей вдоль океанского побережья. Это была широкаяухоженная дорога, проложенная и вымощенная две сотни лет тому назад ещерумийцами. По дороге им попадались и другие путешественники — кто-то совершалпаломничество в Танджу, а другие просто брели по делам в близлежащие деревни.Через каждые десять миль караван делал остановку: вдоль дороги располагалисьгосударственные постоялые дворы — там были все, пусть лишь самые необходимые,удобства и для людей, и для вьючных животных.

За первый день они преодолели примерно треть пути. Зейнабпребывала в легком раздражении — ей не представлялось возможности вымыться донаступления утра. В публичные бани при постоялом дворе, как и повсюду вАль-Андалус, доступ для женщин был открыт лишь до полудня… Потом наступалаочередь мужчин.

Хасдай, чистый и посвежевший, воротился к ней. Он прекрасноотобедал, вкусил отменного вина и теперь жаждал любви.

— Я стосковался по тебе… — сказал он, потянувшись к ней. —Мы так давно не были с тобою вместе, моя дорогая…

Зейнаб мрачно взглянула на него:

— Я устала, мой господин. У меня голова раскалывается.., всеэта жара и дорожная пыль… Я сплошь покрыта потом и грязью. — Она отодвинуласьот него подальше. — Я хочу только, спать, спать… Не желаю тебя разочаровывать —но я не на многое теперь способна… Может быть, тебе удастся взять женщинунапрокат у хозяина постоялого двора. Если она чиста, то я не стану возражать,мой господин.

Он поглядел на нее обиженно:

— Я вполне способен обуздать свои желания, Зейнаб. Я нежелаю другой женщины! Я хочу лишь тебя — и буду ждать.

Она ничком рухнула на матрац и заснула, успев подумать, чтоон начинает ее раздражать… Он всегда так рассудителен и уравновешен! Полно, даумеет ли он вообще гневаться? По крайней мере, ей этого видеть не приходилось.

Он нежно разбудил ее еще до рассвета:

— Пойди и искупайся, — вполголоса, но властно приказал он. —Я не был с тобою вот уже неделю и не собираюсь дожидаться, покуда мы приедем вКордову.

Зейнаб была изумлена, но покорно поднялась и разыскала втемноте мыло, благовония и чистые полотенца. Потом молча надела черный яшмак.

— А что, если бани еще закрыты? — все же спросила она.

— Они открыты, — отвечал Нази. — Я специально спрашивал ухозяина вчера вечером.

Она вышла из шатра и поспешила через весь двор к баням. Какстранно было быть одной, без Омы… Она заплатила банщице необходимую сумму — ивскоре уже вошла в теплую воду. Она решила не мыть голову — ведь она сделалаэто перед самым отъездом из Алькасабы Малики. Да, с этим вполне можноповременить до приезда в Танджу, если то и дело вычесывать из волос дорожнуюпыль.

Возвратившись в шатер, она легко скользнула под покрывало, иНази незамедлительно заключил ее в объятия.

— Ты восхитительна… — шептал он, зарывшись лицом в ее мягкиеволосы, а рука его тотчас же нашла и нежно сжала ее пышную грудь. — Нынче игрне будет… Сегодня я буду с тобою просто мужчиной, моя дорогая. Заставит лидругая меня так воспламениться когда-нибудь, Зейнаб? Я то и дело об этом думаю…— Он нежно ущипнул ее за сосок.

— Ты не получишь ответа на свой вопрос до тех пор, пока непопытаешь счастья с другой, — отвечала она. Ее маленькая ручка погладиламужской затылок — Зейнаб ощутила, как кожа от ее прикосновения покрываетсямелкими пупырышками. — Ты хотел бы попробовать?

— Нет! — страстно шепнул он ей на ушко, и язык его сталнежно ласкать розовую раковинку. Он слегка подул — по спине Зейнаб пробежаладрожь. — Я желаю только тебя, Зейнаб! — И вот он уже целует ее, крепкоприжимаясь губами к ее губам, нежно лаская языком ее язык… Затем губы егозаскользили по ее лицу, по шее, медленно продвигаясь к груди…

— М-м-м-м-м… — замурлыкала она от удовольствия. —А-а-а-а-ах! — застонала она, когда губы его сомкнулись вокруг одного из еесосков, а потом вокруг другого, возбуждая ее все сильнее и сильнее… Он нежноприкусил один сосок — и тело ее вновь пронзила сладостная дрожь… Пальцы Зейнабзапутались в его темных волосах, и она нежно направила его голову ниже — кжадно ждущему венерину холму…

— К несчастью, — шепнул он, — у нас нет времени для любовныхизысков, дорогая. Иначе бы я усладил тебя так, как ты меня несколько дней томуназад. Когда мы будем дома, — говорил он, накрывая ее своим телом, — я первымделом привяжу тебя крепко-накрепко к постели. А потом буду терзать тебя,беспомощную, до тех пор, покуда ты не взмолишься о пощаде… Из недр твоихпрольется столько сладких соков любви… О. Зейнаб… — Он медленно вошел в нее. —Ты станешь сладко кричать от счастья!

И он принялся ритмично двигаться, закрыв ладонью ее рот,когда она застонала — он вовсе не желал, чтобы ее услышал кто-нибудь напостоялом дворе. Она куснула его ладонь, и тут любовный сок хлынул из егочресел, перетекая в ее лоно…

После он обнимал ее и лениво слушал, что происходит снаружи— вокруг каравана уже начиналась утренняя суета.

— Мы с тобою будем начинать так каждый день, — шутливосказал он. Зейнаб, прильнув к нему, рассмеялась.

— Я с нетерпением жду возвращения в Кордову, мой господин, —призналась она. — Теперь я поняла, что тебе по нраву забавы, и мы всластьнаиграемся…

На третий день путешествия они достигли Танджи. Город непроизвел на Зейнаб сильного впечатления — низенькие домики лепились друг кдружке, а улочки — нет, не улочки, а какие-то дорожки замысловато переплеталисьвокруг них. Время здесь, казалось, остановилось — все оставалось неизменным современ расцвета Римской империи. Городок располагался на прелестном побережьепролива Джабал-Тарак. На другом берегу видны были величественные скалы,поднимающиеся из морских пучин. Зрелище было просто потрясающее!

Нази и его свиту гостеприимно встретил правитель города исамолично препроводил в свой небольшой дворец.

Утром следующего дня они пересекли пролив — и ступилинаконец на благословенную землю Аль-Андалус. Выстроившись в положенном порядке,караван направился к устью Гвадалквивира, где их уже поджидал корабль. Взойдяна него, они поплыли вверх по реке по направлению к Кордове.

Зейнаб не пожелала делать остановку в Севилье. Она гореланетерпением увидеть поскорее ребенка… Заслышав издалека приближение каравана,из дома выскочил Наджа.

Его черные глаза были полны слез.

— О-о-о, госпожа! — воскликнул он. — Принцесса мертва!

***

Ноги Зейнаб словно подкосились — и она упала на том самомместе, где застигли ее слова Наджи. Когда она пришла в себя, чему весьмасопротивлялась, ибо сердце ее, и без того переполненное болью, большего вынестибыло не в силах, она была уже в своих покоях. Она простонала и смежила веки, ноголос Хасдая вернул ее к действительности.