- Точно!

К пруду она первая и подскочила, подобралась по топкому бережку, заросшему мелкою бисерной травкой, да к воде. Вода вблизи, может, и крепко зачарованная была, но пахла обыкновенно – стоялым болотом и тиной. Маланька кое-как зачерпнула горсточку и кинулась к хлопцу, чтобы воду на макушку вылить. Капли покатились и…

Ничего.

Баська тоже попробовала, да едва на бережку не оскользнулась. Вот было бы смеху, когда б села она в черное это болото… и взять вышло горсточку…

- Погодь! – она вытерла взопревший лоб. – Так мы много не наносим. Надобно иначе… кувшин какой.

- Где тут взять кувшин? – возразила Маланька.

Кувшина подле пруда не наблюдалось, как не было и ковшиков, и кубков, и хоть чего-то, во что можно было бы воду зачерпнуть.

- Может… его туда? – предложила Баська, несколько, правда, сомневаясь, что идея эта найдет должный отклик.

Выглядел молодец уж больно крепким. Такого спросту не дотащишь.

- А если утопнет? – выдвинула Маланька еще один аргумент. И Баська согласилась, что и такое возможно.

Но делать-то что?

- Ну… - Баська окинула лежащего новым, превнимательным взглядом, и в голове у неё возникла замечательная идея. – Сапог снимай!

- Сапог?

- Ты левый, а я правый… в них и зачерпнем.

Сапоги-то хорошие, шиты с умением, воду удержат. Да и влезет в них изрядно.

Маланька подумала. Потом еще подумала. Нерешительно похлопала молодца по щекам, но аккуратненько, чтоб еще чего не поломать, и согласилась.

Сапоги снялись легко, а вот чтоб водицы зачерпнуть пришлось постараться, потому как бережок оказался на диво склизким, а дно пруда и вовсе илом заросло.

Это ж вовсе, небось, за хозяйством не смотрят, этак он скоро в болото превратится! Но Баська справилась. Подоткнула юбки, чтоб не изгваздать, поршни сняла и в самую, почитай, воду полезла. Маланька-то на бережку стояла и держала.

Ну и сапоги принимала.

Сперва один, потом и другой. Тяжеленные! Небось, по ведру вместили, не меньше.

- Ежели теперь не очуняет, - выдохнула Баська, из воды выползая с сопением, - то только целителя тогда…

Очень она надеялась, что звать целителя не придется.

А Маланька знай, кивает головой и стоит, не решаясь лить.

- Ты чего?

- Жалко… - призналась она. Вздохнула. И перевернула-таки сапожок. Ну и Баська с нею, ибо зря чтоль тащила-то?

В общем, то ли и вправду водица целебною оказалась, то ли просто вонючею да студеною, даже он с жуком, который по лицу-то молодца вскарабкался споро, но лежавший до того неподвижно, вскочил.

- Вы… вы… - он разевал рот, отплевываясь от тухлой воды. На волосах повисла тонкая зеленая нить водоросли. – Вы… дуры!

- Сам такой, - обиделась Баська. Вот и спасай тут… всяких. Никакого понимания, не говоря уже про благодарность человеческую. И Маланька насупилась.

- Сказок не читали! – он воду смахнул и жука тоже. – Целовать надо было!

- Целовать, значится… - Маланька руки в бока уперла. Случалось с нею, обыкновенно тихою, даже неприметною порой, злость непонятная. – Ты, стало быть, притворялся…

И сапог подняла.

В руке взвесила.

- Маланька, стой!

Не успела. Сапог взлетел и, кувыркнувшись, ударил молодца в самый покатый лоб, тот самый, по которому жук еще недавно бегал.

- Ну вот, - вздохнула Баська, обходя лежащего.

- А чего он? Притворялся… лежал и слухал… и… пошли!

- Теперь уже не притворяется.

Сапог-то и вправду крепким был, да еще с подковкою, след которой и виднелся аккурат посередине лба. Вокруг поднималась шишка и…

- И… что теперь? – гнев схлынул и Маланька вновь вхлипнула. – Зашибла, да?

- Эту погань так просто не зашибешь, - вздохнула Баська. – Но за водою теперь ты лезешь…

…а били боярина молча, дабы не попасть под закон об оскорблении власти словом.

Из «Вестника Китежа»

В царском дворце Аглая чувствовала себя лишней. И вовсе не потому, что прислуга на неё смотрела с укором, и не потому, что страшно было встретить кого-то, к примеру, Мишанькиного отца, который при дворе обретался, но…

Сама по себе.

Будто не место. И не… не время, что ли? И в то же время как уйти? Оставить ребенка, которого Аглае доверили. А главное, куда?

Вот и маялась.

Сидела на лавочке, глядя, как носится по лужайке Лилечка, гладила рассеянно Фиалку, которой носиться совсем не хотелось, и думала, что жизнь её, Аглаи, какая-то совершенно растрепанная. Вот как Лилечкины косы.

И Светлолика куда-то подевалась.

И…

- Привет, - сказали ей, и на лавочку упала, потеснив Аглаю, девица весьма разбойного вида. И дело даже не в том, что коса её растрепалась, сарафан измялся, а венчик съехал набок, но скорее во взгляде, не предвещавшем ничего-то хорошего.

- Доброго дня, - вежливо поздоровалась Аглая.

- Не узнала?

- Н-нет…

В душе появилось подозрение.

Такое вот… нехорошее подозрение.

- Ага… я вот теперь тоже себя не узнаю. Всякий раз смотрю в зеркало и пугаюсь. Правда, уже не до обморока… чтоб ты знала, до чего неприятно в обмороки падать, - сказала девица, на лавочку опираясь локтями. И ноги вытянула, да так, что подол платья едва ли не до колен поднялся.

- Мишанька…

- Ага… Мишанька… только и осталось, что имя. Да не дергайся. Я уже не злюсь. Почти, - девица, в которой угадывалось – теперь Аглая это видела – некое сходство с мужем её, широко улыбнулась. – Только обмороки… еще ладно, когда поймают, а если нет? Этак и зашибиться недолго.

Она почесала грудь.

- Зудит.

- Это от пота. А обмороки – потому что сосуды слабые. Иногда еще сила сказывается, если не стабилизирована… - Аглая почувствовала, что краснеет. Густо.

Тяжело.

И… и еще немного, она точно под землю провалится. От стыда.

- Ага… то есть, как стабилизируется, так и пройдет?

- Н-не знаю… н-наверное.

Мишанька хмыкнул.

И сказал:

- Да не трясись, говорю… назад меня вернуть можешь?

- Я пыталась. Не получается, - вышло донельзя жалобно, и Аглая почувствовала, что еще немного и расплачется. От обиды. И от беспомощности. И вообще от всего, что навалилось. – У меня ничего не получается!