белые, и черные тряпки-лоскутья, все было в канун Кронштадтского мятежа!

Словом, как у Пушкина: «Все поперли во дворец!»

Ну, конечно, и я «попер»!

Партер был отведен под танцы. Оркестр во всю свою мощь, некогда, до войны, под дирижерством Коутса исполнявший мировые шедевры Вагнера и Рихарда Штрауса, играл с той же музыкальностью вальсы Иоганна Штрауса или какого-нибудь Зуппе или Суппе… возможно не унижая себя до музыки красноярского телеграфиста с его вальсом «На сопках Манчжурии». За точность не ручаюсь!

Однако вход за кулисы, в отдельные «кабины» артистов или на худой конец за какие-нибудь «леса и дали», выполненные под руководством Головина, вход был «посторонним воспрещен»… «Своим», конечно, можно… однако я был посторонний…

Ложи бенуара, бельэтажа были переполнены веселыми компаниями. Узенькие коридоры битком набиты домино, масками…

Я пробирался, втискиваясь в эту гущу тел, соблюдая петербургскую вежливость, конечно, и, тем не менее, приятно наталкиваясь на круглые формы, спрятанные под черные покрывала или цветные юбки веселых венецианок! Ах, как изумительно выразил Петр Ильич эту бездумную, веселую безмятежность в своем «Итальянском каприччио!» Вдруг в упор ко мне близко-близко подвинулось черное домино довольно высокой женщины. Сквозь прорези черной шелковой маски смотрели на меня такие дивные голубые или фиолетовые глаза, те «очи», «синие», бездонные, которые цветут на «дальнем берегу»!

Да, да! Именно эти самые «очи»! Трудно оценить их выражение, через эти дырки многого не увидишь, но цвет их, оттененный черным сверкающим шелком, был великолепен!

— Я тебя очень, очень хорошо знаю, со всем тем, чего ты не хотел бы, чтобы знали другие…

— Да? Это очень мило… — промямлил я.

Рука моя быстро нашла в этой черной хламиде какую-то прореху, и я схватил эту «всезнающую» маску за теплую руку. Молодая, теплая и нежная рука! Скорей, скорей! Гладь ее, касайся, не давай ей привыкнуть к прикосновению. Переменный прерывистый ток! Дразни, дразни ее нервы! Милое домино! Вы наскочили на пианиста, на мастера своего дела, на своего рода Шопена или Листа! А вы думали так… пройдемся по коридору…

— Так вы говорите, что многое обо мне знаете? — говорю я бесцветные слова! Но рука должна говорить все.

— Да! И знаю нечто такое… — хихикнула она каким-то внутренним, чуть задавленным смешком. Голос негромкий, какой-то потайной! Черт возьми! Возможно, не каждый раз наткнешься на такой «объект» с «потайным» шепотком!

— Пойдем, Домино, в третий ярус, там, кажется, свободнее.

Я выпускаю ее руки и, ведя ее все вверх по лестнице, касаюсь ее спины. Коснусь в центре спины, сразу отпущу руку! Коснусь чуть пониже! Фигура скорее скромная, удлиненно певучая, без этой «обжигающей чертовщины» тонкой талии и нагло нахальных бедер и ягодиц! В стиле журнальных рисунков 80-х годов, стиле вульгарного «купеческого» Буше и Фрагонара! Словом, это не фигура «Греха» Фелисьена Ропса, которой грезили все русские символисты из «Весов». Нет! Это находка более тонкая, не московская, не из «Славянского базара»! И не живое воплощение рисунков прославленного московскими эстетами Феофилактова!

Итак, на сегодня выпали «скромно-певучие карты». Я опять нашел в складках ее руку и отыскал теплое тело ее. Нежная рука длинновато-высокой женщины! Но это не девушка! Судя по каким-то излучениям ее тела! Женщина бывалая! В этот вечер она на что-то решилась! Смелей! В атаку!

Сколько мне раз говорили дураку: Крепче держись за луку!

Кавалерийский сигнал! С рыси переходи на галоп!

«Шалишь, Марусенька моя!» — так, кажется, говорит гусар у Пушкина?!

«Марусенька» идет послушно, заглядывает вместе со мной в ложи с открытыми дверями. Везде занято и не одной, а несколькими парами…

Я пропускаю «ее» вперед и легко подталкиваю, касаясь ее спины, ее талии в том самом пленительном месте перехода от верха к низу! Надо, чтобы она привыкла к «руке», как лошадка. Поглаживай, поглаживай ее.

Никто еще не исследовал человеческую или, вернее, мужскую руку! Есть рука пианиста неповторимая! Рука Рахманинова! Рука Скрябина! И есть рука взломщика сейфов! Есть руки картежных шулеров! Они, эти последние, такое же чудо, как и руки скрипача Паганини! И есть рука победителя женщин! Это уже настоящая тайна природы. И если «те руки» можно тренировать, изощрять упражнениями, то рука победителя не требует упражнений. Это уж — подарок Всевышнего, дается даром!

Я говорю, конечно, о «победителях» в один вечер, ну, хотя бы в один день, а не о руках лирических вздыхателей, которые мямлят по полгода! Сухая, сильная, теплая ладонь! И не жесткая, а предательски ласковая, как бы впивающаяся ладонь. Именно при этих условиях идет магическое «излучение», порабощающее женщину!

Мокрая ладонь, хотя бы чуть влажная и липкая, с холодноватыми пальцами — это могила! Провал! Даже тонкий слой влаги уже не пропускает «поработительных лучей»! При таком «несчастьи» надо уж работать «идейно», взывать к порывам души и сердца! Об одном вечере и говорить тут не