ударяет тростью по полу, как клинок меняет направление: стремительно летит обратно к хозяйке, застывая у глаза.

Двери её комнаты содрогаются от ударов.

— Милая, а ты не говорила, что у тебя есть ещё посетители на сегодня, — усмехается мужчина.

— Эсфирь! — за дверью слышится голос брата и тихий, истощённый голос Видара.

Истощённый.

Сердце Эсфирь сжимается от навалившего раскаяния. Это она была причиной его самочувствия. Это она, не услышав душу, не поняла в чём дело. Этоона довела егодо того, что он оказался беззащитным.

Злость не на шутку обожгла все внутренности ведьмы. Эсфирь молча берёт свой кинжал, прокручивая его в ладони.

— Это бесполезно, — усмехается ЛжеВидар.

— Почему же? Я просто медленно отрежу тебе голову.

Вороны практически влетают в арку со стороны балкона, как мужчина ударяет тростью по полу. Они зависают за пределами комнаты.

— Я не уверен, что моя голова стоит их смерти.

Двери снова ходят ходуном, но не открываются. Эсфирь слышит, как по ту сторону ругаются Изекиль и Паскаль, как Файялл пытается снести дверь с петель, а Себастьян… Себастьян уговаривает Видара излечить себя.

Излечиться из-за неё.

Сердце ведьмы снова сжимается. Она не знает, кто перед ней. Но знает, что может умереть. По-настоящему. И с собой она заберёт Видара. А вместе с тем — всю Первую Тэрру.

Вот он — тот выбор, который был обязан делать Видар на протяжении всей жизни: благополучие страны или собственное желание. И, оказавшись на его месте, она ещё не знала, что выбралане себя.

— Я знаю ваш маленькийсекрет, — он молча натягивает мундир поверх голого тела. — Иначе я бы не целовал тебя так страстно, медленно разрывая сердечко твоему королю.

— Ты бредишь что ли?

— Вот тебе ещё бред — ты бы напала на меня, если бы за твоей смертью — не стояла смерть твоей любви. Я долго думал, в чём дело, почему король не отдаёт нам тебя… а оказалось всё намного интереснее. Связь родственных душ, — ухмыляется он губами Видара. — Столько лет под ноги гуля. Столько долбанных лет!

— Спасибо за милый монолог. Но судя по тому, что меня ты всю облизал, а не убил, я тебе зачем-то нужна.

— Верно. Я предлагаю тебе сделку. Ты, целиком и полностью, в обмен на их жизни. Их магия, — он кивает на дверь, — и военная выправка в данный момент со мной не сравнится. Король, твоими молитвами, еле дышит, — Эсфирь чувствует вибрацию земли. Она остро осознаёт, что действительно чувствует воплощение физической боли короля… Зрачки ведьмы расширяются от ужаса. Она — может разрушить его страну, своюстрану. — А ещё я способен даровать свободу твоему старшему брату. Это, по-твоему, равносильный обмен?

— Он будет равносильным, если ты покажешь мне свою истинную суть, — губы Эсфирь превращаются в тонкую полосу.

— Покажу, но на своей земле. Нам, видишь ли, нужно как-то не привлекать к себе внимания, — загадочно улыбается он, медленно подходя к Эсфирь.

Он встаёт за её спину, разворачивая к двери, а затем прижимает трость к горлу, приподнимая подбородок.

— Как хоть к тебе обращаться? — кряхтит ведьма.

— Господин. Повелитель. Генерал.

Двери, наконец, распахиваются, но ворвавшиеся в комнату застывают на месте, в замешательстве переводя взгляды с их Видара на того, кто держал Эсфирь.

Последняя смотрит в потемневшие глаза короля, замечая, как тени начинают ползти по стенам, а темнота сгущаться. Эсфирь приподнимает уголок губы, пытаясь заверить всех, что всё идёт по плану, а затем, едва ли успешно, пытается коснуться кончиками пальцев до левой мочки уха.

Яркая белая вспышка озаряет комнату с такой силой, что слепит глаза всех. Но прежде чем исчезнуть, она видит, как Видар снова падает на пол, чуть ли не воя от боли. Ступни успевают уловить новый импульс вибрации по земле, а сама она только спустя несколько бесконечных секунд понимает, что снова сталапричинойего ада.

Губы Генерала покрывали каждый участок фарфоровой кожи.

[1] лат. Альвийская броня

37

Дышать нечем. Да и незачем. Адская боль, разламывающая сердце пополам, растекалась по рёбрам, затекала в лёгкие, впитывалась в кровь.

Тело переламывает. В пятый, пятнадцатый, пятидесятый раз? Видар уже сбился со счёту. Разум отключился ещё когда он попытался призвать души, а затем рухнул вниз и, по ощущениям, пробил пол, иначе он не мог объяснить одновременное присутствие ватного тела и сгорающей плоти.

Вокруг роилась темнота, освещаемая лишь двумя огнями — зелёным и голубым. Последнее, что запечатлелось в мозгу — дикий взгляд, затерянный в отчаянии.

Тишину разрезает вибрация грудной клетки. Он стонал. Нет, выл. Мириады звуков резко врываются в уши, не щадя барабанные перепонки. Лавина из шумов обрушивается вместе с очередным приступом боли.

Он слышит девичьи всхлипы, разгневанный шёпот, какие-то хлопки. Его бьют по щекам? Хочется ухмыльнуться, ведь большей боли чем сейчас, невозможно чувствовать. Вокруг всё трясётся, кто-то пытается буквально проломить грудную клетку, делая массаж сердца. Но зачем? К чему это, когда он чувствует Вечность и посмертие, что раскрывали свои двери.

«Смерть Ваша ясна, как небо голубое. Зелена, как трава после дождя»

Губ касается блаженная улыбка. Так вот оно что. Забавно, что ведьме удалось лишить его жизни одним взглядом, в котором плескался страх. Наверное, за сотворённое. Видар не знал. Боль постепенно притупляется.

Она всё-таки убила его. Как именно? Загадка, да и только. Видимо, Метка уже давно считает Верховную ведьму своей Госпожой, раз подчинилась. И, демон, если бы он знал, что таким путём получит освобождение — упросил бы давно.

Демонова Эсфирь и её не менее демоновы фокусы.

Эсфирь.

Шестерни в мозге крутятся с новой силой. Накатившие образы терзают рассудок, словно голодные демоны, опустошающие океаны крови. Её голос растекается под кожей, заползает в кровеносную систему, вытесняя сплавы ярости.

«У тебя очень красивые глаза…»

«Вот и не расстраивай меня!»

«Может, хочешь сам меня раздеть?»

Щурится, так сильно, что в темноте пылают белые пятна. Боль притупилась. Но вместе с ней исчезло и биение сердца.

«Это же… лошади!»

«Как ты там говорил? Рассчитывать можно только на себя? Так вот, надеяться тоже!»

«Мой Король…»

Видар резко распахивает глаза, впиваясь во что-то чёрное. Зрение будто отключили. Он чуть хмурится, гомон голосов вокруг только усиливается. Наконец, зрение фокусируется, но вместо голубого неба Вечности и посмертия, он видит перепуганные до смерти глаза цвета блёклой сирени. Себастьян.

— Демонов ублюдок!

Видар снова хмурится, понимая, что генерал так называет его. А затем по щеке прилетает пощёчина, он едва успевает нейтрализовать Метку.

— Пусти меня, Баш, пусти меня! Я сначала изобью его до полусмерти! — нескончаемый истеричный поток звуков слагается