понадобится забастовка, Химмельны будут готовы. Всё это – результат необдуманных действий. Твоих в том числе.

– Если у тебя была идея получше, чего же ты ждал? Чтобы тебя отправили в Стужу?

Он вздохнул, и его лицо снова стало непроницаемым, почти скучающим. В этот момент я почти ненавидела его.

– Я с самого начала предупреждал тебя, Хальсон. Я говорил: если хочешь участвовать, придётся быть терпеливой. Теперь я понял, что ошибся. Во всём этом и моя вина. Я должен был подумать о том, что тебе будет слишком сложно…

– Само собой. – Мне очень хотелось быть такой же невозмутимой, ранящей спокойствием, но я дрожала от злости и понимала: Эрик Стром, мой ястреб, чувствует это. – Я недостаточно хороша для твоих… замыслов. Но я делала всё, чтобы найти Сердце. Всё, чтобы помочь тебе…

– Пожалуйста, успокойся, или…

– Или что? Ты даже посмотреть на меня не можешь. Если тебе так противно на меня смотреть, если я такая плохая охотница, может, лучше просто написать заявление, чтобы они…

Тогда он наконец посмотрел на меня.

И я замолчала.

* * *

Мир вокруг плавился в последних лучах, падавших на нас сквозь стекло. В алом закатном воздухе плавали пылинки. Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ. Я закрыла глаза и почувствовала, как Эрик Стром целует меня в ответ. Он прижал меня к себе так, будто уже делал это сотни раз.

Под его ладонями пылало пламя, но я прижалась к нему сильнее.

Мне хотелось сгореть.

Больше я не чувствовала ни злости, ни обиды, ни страха. Ничего – кроме слепящего, чистого, как снега Стужи, желания.

– Иде, – прошептал он, когда наши губы разомкнулись, и я увидела его глаза – затуманенные, насторожённые. – Нам лучше остановиться.

– Но ты не говоришь «остановись», – сказала я. – Значит, это не приказ ястреба. Верно?

– Верно, – ответил он. Его руки держали меня так же крепко.

– Тогда я не хочу останавливаться.

– Я тоже не хочу, – сказал он. – Но это может плохо кончиться для нас обоих. Ты это понимаешь?

– Да.

– Я тебе в отцы гожусь.

– Это неправда.

– Верно. Но я часто чувствую, будто так оно и есть.

– Я знаю.

– Со мной не будет легко.

Я сдавленно рассмеялась:

– Пожалуй, поздновато говорить об этом.

– Твоя правда.

Я провела кончиками пальцев по его шрамам – мне давно хотелось почувствовать, каков на ощупь каждый из них. Эрик осторожно очертил мои в ответ – начиная с первого, спустившегося от левого уголка губ на подбородок, заканчивая крошечным рубчиком на шее, который, должно быть, не заметил бы кто-то другой.

Но он помнил все мои шрамы.

– Я…

Он покачал головой.

– Не говори того, о чём будешь жалеть, Иде. Это необязательно.

Закат за окном погас, и мы поднялись в спальню, разомкнув руки – лестница была слишком узкой.

Я следовала за ним, и мне казалось, что я хотела этого с самого начала – с момента, как увидела его в магистрате, с разговора в поезде, с нашей первой игры в тавлы.

Всё, через что нам приходилось проходить вместе, просто не позволяло всерьёз задуматься об этом… Но теперь не осталось ничего, что бы нас разделяло. Забастовка, заговоры, недомолвки… Их как будто снесло, смело высокой волной, омывшей нас обоих.

В спальне пахло чистотой. Эрик Стром приглушил валовые светильники, и комната затаилась в полумраке, дожидаясь нас.

Мы сели на постель, и он снова обнял меня – крепко, ласково, и теперь в его прикосновениях не было того испепеляющего жара, который всё ещё сидел у меня под сердцем тлеющим угольком, готовым вновь разгореться в любой момент.

– Иде, – тихо сказал он, касаясь губами моих волос, не давая мне взглянуть себе в глаза. – Если ты передумаешь…

– Я не…

– И всё-таки. Послушай меня. Ведь я твой ястреб. – Я почувствовала, что он улыбается. – В любой момент – если ты захочешь, чтобы я остановился – я остановлюсь.

Вместо ответа я вывернулась из его объятий и обняла его сама – крепко, нерасторжимо. Тлеющий уголёк вспыхнул – и пламя ликующе взревело, рискуя поглотить нас обоих.

Мне не было ни страшно, ни стыдно, когда, лаская, Стром освободил меня от одежды, а затем разделся сам и пустился в долгое, томительное путешествие по карте тёмных следов эликсиров на моей коже. Я хотела ответить тем же, но он не позволил.

– Потом. Тебе не нужно делать мне лучше, чем уже есть. Хорошо?

Наша общая нагота оказалась неожиданно естественной – как будто с самого начала этого не могло не случиться.

Меня трясло то ли от холода, то ли от волнения, и откуда-то явилось одеяло, укрывшее нас обоих. Валовые светильники на стенах неярко замерцали, встречая наползающую темноту.

В этой темноте мы снова и снова находили друг друга – пока не соединились совсем.

Эрик Стром. Его охотница

Первый месяц 725 г. от начала Стужи

В комнате было тепло – так тепло ему, кажется, не было давным-давно, со времён раннего детства, когда он был ещё обычным маленьким мальчиком, не знавшим ни утрат, ни Стужи, ходившим дни напролёт по лесам в компании своей собаки и не желавшем ничего иного.

Когда-нибудь он расскажет ей об этом. Ей одной он расскажет обо всём – резком химическом запахе лабораторий, первом видении Стужи, первой смерти и первой любви, одиночестве, поражениях и победах, всех тех бессчётных дорогах, которые вели его сквозь сомнения, ненависть и тоску… к ней.

Иде Хальсон дремала у него на плече; волосы перепутались, на лбу не просохли капельки пота. Она дышала тихо, как ребёнок, и хмурилась во сне. Эрик крепче прижал её к себе, укутал одеялом – морщинки на лбу разгладись.

– Спи, – прошептал он, как шептала ему в далёком детстве мать. – Спи, моя милая, спи. – Никого прежде он не называл так просто и ласково, и это новое слово так верно легло на язык… будто всегда было там, готовое сорваться с губ – чтобы назвать её.

Она вздохнула и крепче прильнула к нему щекой, как будто и во сне утверждая, что победила.

Вернувшись, он вовсе не ждал, что поддастся искушению, что окажется слишком слабым, чтобы бороться и с ней, и с собой.

И вот теперь свершилось то, чего он хотел и боялся. Он – её, а она – его, и связь, туго натянутая между ними искусством кропарей, стала ещё ценней, ещё нарасторжимей.

Ему следовало бы думать о Магнусе, крепости Каделы, о своём чудесном и странном