– Да ты с ума, что ли, сошла?

Алексей подскочил к ней, схватил за плечи и каким-то очень мелодраматическим шепотом произнес:

– Надя, умоляю тебя, скажи, что ты пошутила!

Она покачала головой, сняла ботики, прижимая носком пятку, именно так, как не позволяла делать детям, стряхнула с плеч руки мужа и пошла в кухню, бросив:

– Я очень устала, дайте мне прийти в себя.

– Надя, что ты натворила? – воскликнула свекровь. – Ты понимаешь, что нам теперь не жить? Аня, Яшенька, идите сюда, полюбуйтесь, что сделала ваша мама!

Разгорелся отвратительный скандал. Надежда Георгиевна молча пила молоко (рогалика в хлебнице уже не было) и слушала, как, оказывается, разрушила жизнь целой семьи. Муж сокрушался о своей диссертации, Анастасия Глебовна – о том, что двадцать лет назад пригрела на груди змею. Даже Яша что-то фыркал, а дочь только пожала плечами и ушла в комнату. Похоже, она тоже считает, что мать ее предала, просто не хочет участвовать в сваре. Приговор вынесен, и теперь ори – не ори, ничего не изменишь.

– Пошли в жопу, – сказала тут Надежда Георгиевна.

– Что? – опешили все.

– Что слышали. Надо было ехать служить, а не под маминой юбкой прятаться, тогда сейчас ты бы Шевелева на хрен посылал! И ты, Яша, заткнись! Ах, мать-ехидна не испугалась твоей армии, какой ужас! Что-то я пока не вижу под нашей дверью сотрудников военкомата, а вообще-то защищать свою родину – это твой долг, сынок.

– Да почему я должен…

– Да потому что должен, и точка. У тебя дед и двое дядьев погибли на войне.

– Надюша, ну что ты говоришь? – вклинилась свекровь. – Ты же не на партсобрании, зачем эта риторика?

– Затем, что моя мама пережила смерть мужа и двоих сыновей, и я переживу. Ничего.

– Да ты точно обезумела! – От избытка чувств муж пустил петуха.

Анастасия Глебовна схватилась за сердце:

– Господи, какие речи… Невозможно слушать! Ты забыла, что мне нельзя волноваться, что говоришь такое?

– Знаешь что, а убирайся-ка ты вон отсюда, пока маму не довела до инфаркта! – крикнул муж. – Да и мне противно с тобой дышать одним воздухом!

– Противно – уходи сам.

– Надюша, это наша квартира! Ты пришла в наш дом голая и босая, и за двадцать лет я ни разу тебя ничем не попрекнула, но теперь, когда ты открыла свое истинное лицо, я вместе со своим сыном требую, чтобы ты ушла. Алеша, завтра же подай на развод, наша семья не станет иметь ничего общего с женщиной, которая желает смерти собственному ребенку.

Слово за слово, и через десять минут Надежда Георгиевна очутилась во дворе с рюкзаком, куда в спешке покидала несколько смен белья и пару блузок.

Идти было некуда.

В кошельке не набиралось и трех рублей, и Надежда Георгиевна с горечью вспомнила, что накануне, взяв в школе аванс, опрометчиво положила его в коробку для хозяйственных расходов. Черта с два его теперь заберешь!

Да и при деньгах снять номер в гостинице – дело совершенно безнадежное. Таких друзей, чтобы пустили пожить, у нее нет. Остается одно – идти на вокзал. А завтра явиться на работу грязной и помятой и под изумленными взглядами коллег строить дальнейшие планы.

Развод – дело, кажется, решенное. Алексей ни перед чем не остановится, чтобы вывести себя из-под удара. Анастасия Глебовна небось уже названивает Нине Михайловне и докладывает, что меры приняты, паршивая овца изгнана, ветвь, не приносящая плода, отсечена, а оставшиеся члены семьи абсолютно чисты, их не за что наказывать.

– Мама! – Анька бежала к ней, размахивая туго набитой школьной сумкой. – Я с тобой!

Надежда Георгиевна порывисто обняла ее:

– Иди домой, доченька.

Аня помотала головой.

– Иди, а то что мы будем как две бродяги.

– С ребенком лучше подают.

Они рассмеялись и, взявшись за руки, пошли к остановке автобуса.

Наташа хотела ехать домой, но вдруг передумала и назвала таксисту адрес Глущенко. Надо поговорить с ним откровенно, а не выдумывать разную дичь и мучиться нелепыми подозрениями. Да – да, нет – нет. Все очень просто, когда знаешь правду. Взять хоть сегодняшний день. Директриса и судья могли не признаваться, что на них давят, угрожают и искушают, а вместо этого тупо притворяться, что убеждены в виновности Кирилла, и сейчас они до сих пор сидели бы в совещательной комнате, потому что Наташа не согласилась бы подписать обвинительный приговор.

Таксист немного поворчал, потому что заказ у него был на другой адрес, но Наташа добавила рубль сверху, и неудовольствие сразу прошло.

Скорее бы прошла головная боль и оглушенность, чтобы самой сесть за руль и не зависеть от ненавязчивого советского сервиса!

По старой темной лестнице с изъеденными временем ступенями она поднялась на третий этаж и в полумраке с трудом разглядела табличку: «Глущенко 2 зв».

Волнуясь и в глубине души страстно желая убежать, Наташа нажала на черную кнопочку требуемое количество раз.

Альберт Владимирович открыл не скоро, когда она решила, что его нет, и повернулась уходить. Он был в классических трениках и длинной вязаной кофте.

Увидев, кто пришел, Глущенко нахмурился и некоторое время стоял на пороге, кажется, размышляя, не захлопнуть ли дверь перед носом незваной гостьи.

Наконец он посторонился и сделал приглашающий жест. По длинному коридору, выкрашенному грязно-желтой краской, миновав множество дверей, они прошли в комнату.

Наташа осмотрелась: от скудной меблировки обиталище Глущенко казалось большим и грустным. В углу стояла простая полуторная кровать, аккуратно застеленная, но из-под подушки выглядывал зеленый коленкоровый корешок какого-то солидного тома. На письменном столе стояла лампа с жестяным абажуром и стаканчик для карандашей в виде туриста, в точности как у Наташи дома. Судя по расстеленной салфетке, этот стол служил владельцу также и обеденным.

Пара венских стульев, полка с книгами и гробовидный шифоньер завершали обстановку, и еще посреди комнаты раскинулась гладильная доска: перед ее приходом Глущенко отпаривал форменные брюки через влажную тряпочку. Наташа поморщилась – она ненавидела гладить.

– Ты зеленая, и несет от тебя, как от сигаретного завода, – буркнул Альберт Владимирович, подав ей стул и проверив, что выдернул шнур утюга из розетки.

– Извините.

– Десятый час. Что-то случилось?

Она покачала головой.

– Ты бы курила поменьше, а лучше бы совсем бросила. Это вредная привычка, которая вызывает много разных заболеваний.

– Да-да! А целовать курящую девушку – все равно что облизать пепельницу.

– Так точно.

– Мы оправдали Мостового, – быстро сказала Наташа, глядя Глущенко в лицо.