Ростропович и Вишневская имели основания чувствовать себя персонами грата. Вишневская стала Народной артисткой СССР, а в 1971 году была удостоена ордена Ленина. Ростропович был одним из первых лауреатов Ленинской премии, он много и успешно играл на Западе.

Советские гастролеры были вынуждены свои валютные заработки сдавать государству, оставляя себе лишь малую их часть. Опубликованные сравнительно недавно секретные документы подтверждают то, о чем многие догадывались еще в советские времена: эта валюта использовалась, в частности, для финансовой поддержки западных компартий. Ростроповичу, разумеется, это было известно, и он не без основания считал, что ущемлять его не решатся.

Чтобы защитить Солженицына и себя, звездная супружеская пара мастерски использовала свои “высокие правительственные связи” и осведомленность о фракционной борьбе “наверху”. Но в итоге КГБ победило. Ростроповичу пришлось покинуть Большой театр: ему запретили дирижировать двумя спектаклями, которые он там вел (“Евгением Онегиным” и “Войной и миром”), начали сворачивать его гастрольные поездки – сначала на Западе, а потом и внутри страны.

Тем не менее Ростропович и Вишневская, хотя власти и начали их серьезно прижимать, в тот момент всё еще не думали о том, чтобы вслед за Солженицыным покинуть Советский Союз. Решающим толчком в этом направлении стал печально известный эпизод с записью “Тоски” Пуччини, которую Ростропович затеял по настоянию Вишневской. Та узнала, что на всесоюзной фирме “Мелодия” силами Большого театра начата такая запись, причем Тоску поет Тамара Милашкина, дирижирует Марк Эрмлер.

Вишневская ценила их весьма невысоко, по праву считая себя примадонной театра. Она возмутилась, что ее коронная роль демонстративно отдана сопернице. Через симпатизировавшего ей Петра Демичева, курировавшего культуру в ЦК КПСС, ей удалось добиться указания о параллельной записи “Тоски” на той же “Мелодии” и опять-таки с участием певцов и оркестра Большого, но уже с Тоской – Вишневской и Ростроповичем в качестве дирижера.

Такого в истории Большого театра еще не бывало. Оперная труппа внезапно как бы раскололась на два противоборствующих лагеря, причем очевидным образом шансы на международный успех записи были неизмеримо выше у команды Вишневской – Ростроповича.

Вишневская хотела показать своим врагам, что по-прежнему является хозяйкой в театре. Запись началась, и на всеобщем энтузиазме участников, включая и дирекцию фирмы, был записан почти весь первый акт. Позднее Вишневская вспоминала: “Конечно, возвращение Ростроповича к оркестру Большого театра рассматривалось всеми как его полная реабилитация, да, вероятно, так бы и случилось. Но… человек предполагает, а Бог располагает”[519].

Действительно, события развернулись неожиданным и весьма драматическим образом для Вишневской. Группа певцов, участвовавших в соперничающей записи “Тоски” (Милашкина, тенор Владимир Атлантов, баритон Юрий Мазурок), пошли к тому же секретарю ЦК Демичеву, курировавшему культуру, с жалобой на Вишневскую и Ростроповича. К ним присоединились еще двое: бывшая протеже Вишневской, меццо-сопрано Елена Образцова и бас Евгений Нестеренко.

Признавая Ростроповича высокоодаренным музыкантом, они заявили, что тем не менее не считают его профессиональным дирижером. Но главным аргументом против конкурирующей “Тоски” было то, что Ростропович является другом высланного антисоветчика Солженицына и поддержал того своим “скандальным” публичным письмом.

На эту же тему они написали письмо самому Брежневу: “Человек, долгое время общавшийся с Солженицыным, умеющий незаметно воздействовать на людей, преследуя свои корыстные цели и интересы, не имеет морального права даже на самое кратковременное общение с коллективом Большого театра. ‹…› Мы все до сих пор ощущаем последствия разрушительной деятельности Ростроповича в коллективе театра и поэтому считаем необходимым просить Вас, Леонид Ильич, избавить Большой театр от новой волны испытаний, вызванных капризом эгоистично настроенной женщины – Г.Вишневской, не только постоянно противопоставляющей себя коллективу, но и позволяющей себе сделать спекулятивное антисоветское устное заявление в виде угрозы выезда из Советского Союза вместе с семьей вслед за Солженицыным в случае невыполнения ее требований!”[520]

В другое время и в другом театре демарш “пяти мушкетеров” (как их назвала Вишневская) был бы обыкновенной внутритеатральной склокой – явлением не столь уж редко случающимся, хотя и прискорбным. Но “пятеро мушкетеров” понимали, что переиграть Вишневскую, используя только лишь артистические мотивы, им не удастся. Поэтому они пустили в ход сильнодействующие политические аргументы.

Их доводы показались Брежневу убедительными. Вождь был, в отличие от “позднего”, волюнтаристского Хрущева, человеком осмотрительным, часто выслушивал противоположные точки зрения. В данном случае он вновь склонился не на сторону Демичева, а на сторону председателя КГБ Андропова, которому доверял больше всех. Решив, что не будет потакать амбициям дружков “антисоветчика” Солженицына, Брежнев распорядился отменить запись “Тоски” с Ростроповичем и Вишневской.

Импульсивная Вишневская, которая только что торжествовала победу, восприняла это как непереносимый удар по ее самолюбию и престижу: “…Кровь стучала мне в виски так, что, казалось, разорвется голова… Вон отсюда… вон отсюда… Исчезнуть, и как можно скорее… Слишком туго затянулась петля, и нужно рубить ее со всего маху”[521].

Оскорбленная Вишневская тут же решительно велела Ростроповичу: “Садись и пиши заявление Брежневу на наш отъезд за границу всей семьей на два года”. Ростропович поначалу опешил, но быстро подчинился властной жене. Они подошли к иконам и поклялись, что никогда не упрекнут друг друга в принятом решении. Через несколько минут заявление было готово. “В тот же момент я почувствовала облегчение, будто тяжелая плита сползла с моей груди”, – вспоминала много лет спустя Вишневская.

* * *

Будучи человеком, искушенным в театральных интригах, Вишневская инстинктивно понимала причины, побудившие участников конкурирующей записи “Тоски” написать донос на нее самому Брежневу. Но по-настоящему ее разозлило то, что под ним поставили свои подписи Нестеренко и Образцова, любимица Вишневской.

Ее мучал вопрос: почему?! Ведь в свое время Вишневская, будучи членом жюри Всесоюзного конкурса вокалистов имени Глинки, помогла “ленинградской долговязой девушке Лене” получить на этом конкурсе первую премию. Во время конкурса она приватно занималась с Образцовой по два раза в день. Это было, разумеется, нарушением всех общепринятых норм взаимоотношений членов жюри и конкурсантов. Надо думать, Вишневская понимала, что она рисковала своей репутацией ради талантливой дебютантки. Еще много лет ее не оставляла горечь, что Образцова, которую она “вытащила за шкирку, как тонущего щенка, и на пуховых подушках принесла в театр”, поступила, по мнению Вишневской, столь недостойным образом.