Незадолго до отъезда из Нового Орлеана Лавкрафта ждала интересная встреча. Он рассказывал о своем путешествии Роберту И. Говарду, и тот сокрушался из-за невозможности самому поехать в Новый Орлеан и повидаться со своим хорошим другом по переписке. Впрочем, бездействовать Говард тоже не стал: он отправил телеграмму тому самому другу, Э. Хоффману Прайсу, снимавшему комнату во Французском квартале, и сообщил ему о приезде Лавкрафта. В воскресенье двенадцатого июня Прайс встретился с Лавкрафтом, и вместе они провели двадцать пять с половиной часов, вплоть до полуночи понедельника.

Эдгар Хоффманн Прайс (1898–1988) был определенно человеком необычным. Он обладал многими талантами, например знал арабский и умел фехтовать, а также в начале 1920-х годов написал несколько хороших рассказов для Weird Tales и других палп-журналов, среди которых великолепный «Незнакомец из Курдистана» (Weird Tales, июль 1925 года) – один из возможных источников влияния на «Кошмар в Ред-Хуке». Прайс дружил с Фарнсуортом Райтом и, вероятно, знал его еще в те времена, когда тот не занимал пост редактора Weird Tales. В 1927 году Лавкрафт странным образом отмечал, что «посовещавшись и тщательно обсудив все с Э. Хоффманом Прайсом, Райт, естественно, отказался публиковать мой „Загадочный дом на туманном утесе“, считая его недостаточно понятным для острых умов его высокоинтеллектуальных читателей»54, в связи с чем можно предположить, что Прайс выступал в роли неофициального консультанта Райта. В 1931 году Лавкрафт узнал от Роберта И. Говарда, что Прайс и его коллега, писатель У. Кирк Мэшберн, планируют собрать антологию, куда будет включен рассказ «Модель Пикмана», однако сборник так и не вышел, и сам Прайс по этому вопросу к Лавкрафту не обращался55. На следующий год Прайс вместе с литературным агентом по имени Август Леннигер задумал еще одну антологию, в которую хотел внести «Картину в доме», однако и эта затея не воплотилась в жизнь.

Великая депрессия нанесла Прайсу несколько серьезных ударов: в мае 1932 года он потерял хорошо оплачиваемую работу в компании «Престолайт» и решил зарабатывать на жизнь писательством. Добиться этого, как считал Прайс, можно только одним способом, то есть угождая всем требованиям редакторов, поэтому он без стеснения начал сочинять в угоду самым разным бульварным жанрам, включая «странную» прозу, рассказы с восточным колоритом, истории о «таинственных угрозах» и тому подобное. В результате на протяжении 1930-х и 1940-х годов в Weird Tales, Strange Detective Stories, Spicy-Adventure Stories, Argosy, Strange Stories, Terror Tales и другие журналы такого рода хлынул целый поток внешне впечатляющего, но не имеющего никакой литературной ценности материала от Прайса. Со временем его творчество стали осуждать, и большинство его работ заслуженно кануло в Лету.

Тем не менее Прайс очень понравился Лавкрафту как человек:

«Прайс – отличный парень, выпускник академии Вест-Пойнт, участвовал в войне, изучает арабский и много знает о восточных коврах, на любительском уровне занимается фехтованием, математикой, ковкой из железа, а также шахматами, игрой на пианино и так далее! Он темноволосый и подтянутый, невысокого роста, носит небольшие черные усы. Говорит много и без умолку – кому-то такое может наскучить, но только не мне. Пусть болтает!»56

Прайс, в свою очередь, трогательно описывает первую встречу с Лавкрафтом:

«…он довольно сильно сутулился, так что я поначалу недооценил его рост и ширину плеч. Лицо у него оказалось узким и вытянутым, с выдающимся подбородком. Ходил он размашисто. Речь быстрая, немного дерганая. Создавалось впечатление, что тело не поспевает за проворством его мыслей…

Держался он не напыщенно и без капли надменности, совсем наоборот. При этом даже для самых простых фраз он умел подбирать ученые, высокопарные слова. Мы не прошли и квартала, как я уже понял, что Г. Ф. Л. может разговаривать только так и никак иначе. Если б он выражался проще, как и все остальные, вот это как раз показалось бы неестественным…

Двадцать восемь часов мы болтали, обмениваясь мыслями и фантазиями, додумывая друг за друга идеи. Он с большим удовольствием вбирал в себя новый опыт: зрительный, звуковой, словесный, мыслительный. За всю жизнь я практически не встречал других людей с таким же уровнем так называемой „интеллектуальной жажды“. Он никак не мог насытиться новыми словами, задумками, размышлениями. Он додумывал, объединял, докапывался до сути идей, и все это со скоростью пулеметной очереди»57.

Первая встреча с Прайсом служит еще одним доказательством того, как сильно Лавкрафт изменился за последние пятнадцать лет. В 1917 году во время личного знакомства с Рейнхардом Кляйнером, с которым к тому моменту два года состоял в переписке, он вел себя натянуто и чересчур официально. Теперь же, увидевшись с прежде незнакомым человеком, Лавкрафт мог держаться непринужденно и дружелюбно, будто давно его знает. Как только Лавкрафт вернулся домой из путешествия, между ними ожидаемо завязалась оживленная переписка, которой Говард очень дорожил – он сохранил все письма Прайса, – хотя по многим творческим вопросам эти двое придерживались совершенно разных мнений. Такой же чести удостоились Дональд Уондри, Роберт И. Говард, Кларк Эштон Смит, К. Л. Мур и Эрнест А. Эдкинс – все их послания Лавкрафт тоже не выбрасывал.

С поездкой в Новый Орлеан связана одна любопытная легенда: Прайс якобы водил Лавкрафта в бордель, где среди девушек нашлись ярые поклонницы Weird Tales и в особенности рассказов самого Лавкрафта. На самом деле эта история (если она не выдумана от начала до конца) связана с Сибери Квинном. Далее, как утверждается, девушки в знак признания его мастерства предложили Квинну «разок за счет заведения». В мемуарах Прайс с иронией отмечает, что «отказался от любовниц» из уважения к чувствительности Лавкрафта.

Из Нового Орлеана Лавкрафт поехал в Мобил, штат Алабама, а затем в Монтгомери и Атланту, хотя в современной Атланте не оказалось никаких привлекательных старинных мест. После этого он отправился в Ричмонд через Северную и Южную Каролину, куда добрался к концу июня. Традиционно осмотрев все достопримечательности, связанные с По и Конфедерацией, Лавкрафт ненадолго заглянул в Фредериксберг, Аннаполис и Филадельфию, а около двадцать пятого июня наконец-то вернулся в Нью-Йорк. Там он снял жилье в Бруклин-Хайтс, по соседству с Лавмэном. Лавкрафт планировал пробыть в Нью-Йорке дольше недели, но из-за телеграммы от Энни, полученной первого июля, засобирался домой раньше времени.

Лиллиан серьезно заболела и находилась при смерти. Первым же поездом Лавкрафт уехал в Провиденс и прибыл туда поздно вечером первого июля. Лиллиан была в полукоматозном состоянии и умерла третьего числа, не приходя в