Я молчу.

Колесников, несмотря на предупреждающий возглас Митяя, подходит ко мне ближе.

– Видишь, – начинает он, – всё повторяется. Опять ночь и ты ничего не можешь сделать! Ты снова проиграл! Так ради чего столько людей сдохло? Чтобы ты себе доказал, что чего-то стоишь? Или ему? – Колесников смотрит на изрешечённые пулями купола церкви.

Злость переполняет меня. Прикидываю, успею ли я бросить топор и попасть в эту мразь прежде, чем меня застрелят. Шансы невелики, а у меня всего одна попытка, и надо использовать её с толком. Решаю тянуть время, надеясь, что удача мне улыбнётся.

– Ну, чего молчишь, падаль?! – рявкает Колесников. – Язык проглотил?

– Да обосрался он! – вставляет Митяй. – Сдулся! Одни понты!

– А знаешь, я тебе покажу! – злится Колесников. – Даже оставлю вам оружие, и ты сам увидишь, кто твой бог! – он обводит нас взглядом. Останавливается на Николае. Мутант не успел спрятаться, да видимо и не хотел. Николай с ненавистью смотрит на врагов.

– Ты защищаешь его?! – палец Колесникова тычет в сторону мутанта. – Всё ради этой твари?! Этого урода?!

Короткий кивок и пара чистильщиков, подбежав к Николаю, пинком валят его в снег. Люто бьют ногами. Мутант сворачивается калачиком, стонет, прикрывает голову руками. От злости у меня темнеет в глазах.

– Куда? – рычит Колесников, видя, что я дернулся к нему с топором. – Хочешь мозгами раскинуть? Смотри! А может… – он выхватывает из кобуры пистолет и целится в Данилу, – ради него, да? – грохает выстрел. Парень, вскрикнув и выронив из рук топор, с простреленным плечом оседает в снег. Колесников смеётся, хотя звуки, раздающиеся из переговорной мембраны, больше напоминают собачий лай. – Или этого? – он стреляет в глаз стоящему рядом со мной Гришке. Тот падает. – Ну?! – орёт Колесников, размахивая оружием. – Спас он его?! Почему эта сука лежит с продырявленной головой в луже крови, а ты живой стоишь рядом с ним? Ваш бог так захотел или я? Не слышу! Уверен, если я убью всех, то ничего не изменится, да Тень? Никто меня не покарает! Признай это! Это же очевидно! Ваша жизнь в моих руках, и никто во всем мире не в силах вас спасти!

Слушая Колесникова, я с каждой секундой всё больше сомневаюсь в его адекватности.

– Почему ты не сдох тогда, – надрывается мой враг, – когда у тебя была такая возможность?! Умри ты и все эти люди жили бы дальше, даже не зная о твоём существовании! А теперь ты заставил меня переться сюда, за столько километров, тратить ресурсы, только, чтобы снова убить тебя! Так не пойдёт! – он ходит из стороны в сторону. – Это слишком просто! Давай так, – Колесников смотрит мне в глаза и ухмыляется, – даю тебе возможность искупить разом все грехи. Всё по-честному, если ты одолеешь Митяя в схватке, один на один, как встарь, на топорах, реконструктор ты хренов, то даю тебе слово, я пальцем не трону женщин и детей, и никто их не тронет. Они просто уедут с нами, кроме выродков, они пусть остаются здесь. А если проиграешь… – он задумывается, – Митяй, только не добивай его, – Колесников смеётся, – то клянусь, ты увидишь, как мы их всех сожжем в вашем храме и только потом я позволю тебе умереть. Как тебе сделка, а? Заманчивая? Вот и посмотрим, кто твой истинный бог, он, – хозяин Подольска поднимает руку вверх, – или я!

Колесников часто дышит. Я знаю, что Митяй намного сильнее меня. Шансов почти нет. Я киваю.

– Лады! – Колесников потирает руки. – Митяй, давай!

Чистильщик бросает «Грозу» в снег. Нагнувшись поднимает топор Данилы. Каратели, держа остальных бойцов на прицеле, расступаются. Мы с Митяем выходим в центр импровизированного круга. Я снимаю очки. Глаза режет от нестерпимой боли, словно их залили кипятком. Поворачиваюсь, чтобы отдать «консервы» одному из храмовников. Бородатый мужик забирает их и шепчет: «Удачи».

Да, она мне потребуется. Не успеваю я повернуться, как мне в голову прилетает обух топора. Митяй нанёс удар так быстро, что я даже не заметил начало атаки. Выпускаю топор из рук и падаю. В глазах темнеет. Сознание вроде не теряю. В ушах стоит странный шум. Словно издалека, до слуха долетают слова Митяя:

– Вставай падла! Вставай!

Трясу головой, озираюсь по сторонам и к ужасу понимаю, что я ничего не вижу. Ни языков пламени, ни тени, ни света. Ни…че…го. Не могу дышать. Прошибает холодный пот. Паника накатывает волной. Я слышал что-то про временную слепоту, или про слепоту из-за удара по голове. Сколько их уже было в моей жизни! Много. Видимо, накопилось. Вопрос лишь в том, что делать дальше. Сказать? Не поверят. Или посчитают за поражение и убьют всех, а меня… слепого… я едва не ржу в голос от этой мысли, заставят смотреть. Надо потянуть время.

– Сейчас, – говорю я, – сейчас, что-то я потерялся.

– Давай! – орёт Митяй. – Хватит прикидываться! – я слышу, как над головой заносится топор.

– Митяй! – рявкает Колесников. – Обожди! Дай ему шанс!

Я часто дышу, пытаясь вызвать свою способность видеть в темноте. Но кроме раскалывающей головной боли ничего не получаю. Из груди вырывается безмолвный крик и уносится ввысь.

«Неее…т!.. Господи! Нет! Только не сейчас! Дай мне шанс доказать тебе, что я достоин твоей помощи!»

Если бы злость к себе можно было бы трансформировать в силу, то думаю, я бы смог поднять железнодорожный вагон. Время растягивается, удлиняется как резина. Я словно вижу себя со стороны, лежащего на снегу с разбитой головой, а рядом беснуется Митяй. Слышу тихий говор из-за дверей храма. Различаю голоса. Там молятся. Просят за меня. Среди всех выделяю Авдия. Мальчик будто смотрит на меня. Его губы что-то беззвучно шепчут. Наполняют силой. Оглядываюсь и словно оказываюсь на полчаса в прошлом.

Я вижу, как на нас наседает передовой отряд чистильщиков. Бойцы, прикрывая друг друга, словно выныривают из чёрного дыма, низко стелящегося над дорогой. Стреляют в нас. Мы, стреляя из арбалетов, отступаем. Пули выбивают фонтанчики снега. Ложатся ближе. В ночи мелькают трассеры. Нам нечем по-настоящему им ответить. Остаётся только прятаться, скользя вдоль стен, надеясь, что ночь укроет.

В череде выстрелов неожиданно слышатся крики. Это орут чистильщики. Оборачиваюсь. Замечаю, как сзади карателей, выбежав из дыма, появляется человек с мечом в руках. Это Азат. «Откуда он выскочил? – думаю я. – Неважно, он покупает нам время».

Кузнец, что-то крича, несётся по дороге и рубит наотмашь, разваливая одного из бойцов от плеча до груди. Вонзает меч во второго и прежде, чем чистильщики соображают, что делать дальше, вгоняет лезвие в живот третьего. Меч застревает. Азат дергает его, но секунды потеряны. Выстрел! Голова татарина дёргается, пуля выбивает мозги, и кузнец валится в снег.

Мертвый он смотрит на меня. Что-то говорит. Мне кажется губы Азата шепчут: «Вставай! Поднимайся! Давай!..»

Затемнение. Вспышка. Теперь я вижу, как чистильщики обстреливают из гранатомётов братский корпус. Откуда эти образы? Знает лишь память. Обрывки видений складываются в картинки. Они мелькают одна за другой. Это похоже на пленку, заправленную в старый кинопроектор. И кто-то заставляет смотреть меня этот фильм.