Чистильщики, сорвав с корпуса входную дверь, лупят из АГС прямой наводкой, забрасывая выстрелы в коридор. Остальные пасут выбитые окна. Стреляют по ним, пока очередного бойца не пробивает навылет арбалетный болт. Слышатся крики:

– Где эта тварь?

– Там!

Крик сменяется глухим ударом и из груди другого бойца показывается стрела. Яр знает, как убивать. Мутант тоже дарит нам время, оттягивая чистильщиков на себя. У входа в корпус лежит несколько карателей. Они думали, что мутанта можно взять одной группой. Глупцы! Не сумев войти в здание, чистильщики решили сровнять его с землёй.

АГС стучит очередями. Гранаты рвутся внутри корпуса. Пауза. К окнам подбегают бойцы и под прикрытием напарников закидывают в окна «феньки».

Бах!

Со стен сыплется штукатурка. Дым не успевает развеяться, как из окна вылетает арбалетный болт и втыкается в глаз чистильщика.

Мат.

Частая стрельба.

Каратели палят уже без разбору, всаживая пулю за пулей куда попало. Отступают. АГС снова оживает. Расчёт выпускает целую коробку. Боковое крыло здания загорается. Ко входу подтягиваются две штурмовых группы. Я почти слышу, как стучат из сердца. Страх затмевает разум. Страх перед существом, способным в одиночку противостоять хорошо вооруженному отряду.

Раздаётся команда:

– Заходим!

Бойцы исчезают в раздолбанном проёме как во чреве. Снова крики и мат. Стрельба. Вопли. Пули бешено колотят по стенам. Слышу переговоры чистильщиков:

– Он здесь, под полом, в какой-то дыре заныкался! Утащил туда Бума и Витька! Гасим его, гасим пока опять не вылез!

Раздаётся взрыв гранаты. Затем ещё один. Секунды кажутся бесконечными. Те, кто остался снаружи, вздрагивают, когда из огня и дыма выбегают бойцы, волоча за собой Яра. Окровавленного мутанта бросают в снег. У него перебиты ноги и оторвана рука. Чистильщики срывают с него маску и разглядывают лицо. Яр молчит. Смотрит на них. Каратели часто дышат и, точно сговорившись, начинают молотить моего друга прикладами автоматов. Бьют молча, вымещая всю злобу за убитых. Сопят, пока не разбивают череп. Яр хрипит, из провала носа, вбитого в голову, хлещет кровь. Другой бы на его месте уже умер. Мутант обводит затуманенным взглядом сгрудившихся вокруг него чистильщиков и разжимает огромный кулак, из которого выкатывается Ф-1. Успел значит снять с какого-то трупа, пока его выкуривали. Я почти вижу, как вспухает рубленое тело «феньки».

– У него граната!!!

Чистильщики, как в замедленной съёмке, бегут в разные стороны. Хлопок. Бух! Неяркая вспышка. Осколки секут бойцов, и их ударной волной бросает в снег. Мертвые к мертвому…

Прошлое как всполохи в голове. Секунда. Было и прошло. Память – эта услужливая сука, точно открывает во мне второе дыхание. Придаёт сил. Теперь, звуки, раздающиеся вокруг меня, проявляют образы. Дают ориентиры в пространстве. Мне кажется, что я улавливаю каждый скрип снежинки под ботинками Митяя.

«До него меньше метра, – предполагаю я, – а теперь повернулся на носках. Нагнулся. Перехватил топор. Я вижу тебя!» – хочу я заорать, но приказываю себе заткнуться. Эта способность похожа на то, прошлое моё умение видеть в темноте, но только другого порядка. Там из звуков складывались образы. Мутные, но затем обретающие четкость. Сейчас из звуков складывается ощущение пространства.

«Вставай, тварь! Вставай! – приказываю я сам себе. – Докажи, что они умерли не зря! Поднимайся, Тень!»

Скрежещу зубами до крошева на языке. Не знаю, что происходит у меня в голове, но я чувствую, как храмовники смотрят на меня. Верят. И я не могу их подвести. Забиваю боль, раскалывающую голову на части, в глубину нутра и, сомкнув пальцы на рукояти топора, поднимаюсь. Как бы я ни ненавидел Митяя, сейчас мне нужен холодный рассудок. Человеческие чувства в сторону! Слышу, как топор Митяя рассекает воздух. Руки, опережая разум, действуют сами. Поднимаю топор и парирую удар. Получаю рукояткой по пальцам. Шиплю от боли и едва не выпускаю оружие из рук.

Отскок!

Выпад!

Лезвие проносится в сантиметре от моей головы, обдавая холодным ветерком. Успеваю отклониться и, резко присев на правую ногу, рублю наотмашь сверху вниз. Судя по крику, задеваю Митяя, но лишь слегка. Нельзя чтобы он понял, что я слепой. Его самоуверенность – мой козырь. По хрусту снега понимаю, что Митяй обходит меня по кругу. Он перебрасывает топор из руки в руку. Замахивается и начинает крутить оружие. Я пячусь. Пытаясь понять, где находится его топор. Громкий хруст слева! Значит, он опирается на правую ногу. Топор поднимается вверх и…

Я стою, выделяя из всех звуков – от треска горящих построек до подбадривающих криков чистильщиков, только один – свист лезвия, рассекающего воздух. Резко разворачиваюсь в тот момент, когда мне уже почти раскроили башку, я словно вижу, как Митяй, по инерции, проваливается вниз, а я, делая шаг назад, с коротким замахом опускаю топор ему на шею. Вкладываю в удар всю боль, всю ненависть, злость и желание его убить.

Хрясть!

Лезвие врубается в мышцы, сухожилия и перерубает позвонки.

Тук.

Это отрубленная голова Митяя падает в утоптанный снег, на который льётся кровь.

Я ещё не верю в то, что у меня получилось это сделать, как слышу бешеный вопль главы чистильщиков.

– Тварь! Тварь!

Его злоба передаётся остальным как заразная болезнь. Щелкает затвор. Колесников орёт:

– Сжечь здесь всё! Всех, кто остался, загнать в пристройку и тоже сжечь, а этот пусть смотрит! За неисполнение пристрелю!!!

Хочу заорать: «Ты же дал слово!», – но меня отрезвляет звук одиночного выстрела. Плечо жалит огнём. Топор валится из рук. Падаю. Сквозь крики храмовников, мат и выстрелы чистильщиков слышу, как Колесников направляется к машине.

«Все, конец, – думаю я, – но всё же я выиграл немного времени. Вот только для чего?»

Меня окружают. Бьют ногами. Закрываю голову. Затем куда-то тащат. Привязывают к бревну. Слышу, как снаружи заколачивают двери церкви. Молотки часто стучат. Изнутри доносятся крики ужаса женщин и детский плач. Затем что-то катят. Бочки. Судя по запаху, храм обливают топливом. Топот ног. Со стуком открываются крышки ящиков. Доносится приказ: «Осторожнее с запалами». Значит, не всю взрывчатку рванули в грузовике. Минируют церковь? Судьба снова горько посмеялась надо мной. Круг замкнулся с того, с чего начался. Я снова ничего не могу сделать, только в прошлый раз они убили Машеньку и моего сына, а сейчас из-за меня погибнут десятки ни в чём неповинных людей.

Пытаюсь вырваться. Кричу. Осыпаю всех проклятиями. Прошу убить только меня, но чистильщикам нет до этого дела. Они как машины, тупо исполняют приказ. Наверное, нет справедливости на этом свете и, хотя я убил Митяя, это не приносит мне радости. Колесников всё ещё жив, и я снова убеждаюсь в том, что стоит мне взять в руки оружие, погибает тот, кто мне дорог.