Даже перекатывались через валуны плавно, встроенныекомпьютеры мгновенно просчитывают малейшие неровности впереди и ведут танки такбережно, что там, внутри, в руке водителя не шелохнется бокал с охлажденнымвином.

– Американцы, – бросил Цыплаков снова. –Американцы...

Все трое смотрели на него отчаянными глазами. Он едва незаплакал:

– Но что мы можем? У нас холостые заряды! По всей армиихолостые! И у синих, и у зеленых!!

В мертвой тишине, все чувствовали свое полнейшееунизительное бессилие. На миг командир почувствовал, что такое же унизительноебессилие Кречет ощущает, когда НАТО придвигается к границам России.

– Они уже здесь, – сказал он тихо. –Псы-рыцари...

Он не успел додумать мысль до конца, когда мотор взревел,танк шелохнулся. У водителя лицо стало строже, он стал похож на своего деда,погибшего под Курском. Он стал даже красивым, хотя оставался таким же прыщавым,с задранным, как у поросенка, носом.

– Командир... они топчут нашу землю. Это враги.

– И не быть нам с честью, – ответил он, – абыть нам с американцами.

– Под американцами, – поправил снизу водитель.

Командир включил связь, крикнул в микрофон:

– Всем-всем! Танк двести первый... Прощайте, друзья!

В тот же миг под ним взревел разбуженный исполинский зверь.Их прижало к спинкам сидений. Танк понесся на бешеной скорости, никогда еще онине включали форсаж, на котором тяжелый танк обгоняет легковые автомобили. Ихдаже не трясло, танк проносился над камнями и кочками, как глиссер по воде, авпереди угрожающе быстро росли вражеские танки.

В микрофоне слабо пропищало:

– Танк дести первый!.. Приказываю остановиться!

– За Россию, – ответил командир. Он чувствовал,что сейчас он уже не тот человек, который кололся, воровал у отца деньги,подставил друзей, и что если он остался бы жить, то уже никогда бы, никогда...

– Двести первый! – надрывался голос. – Двестипервый!

– Я – двести первый, – ответил Цыплаков чистымясным голосом. – Мы твои, Россия!

Командующий закричал так громко, что могли услышать все втанке:

– Танк двести первый!.. За невыполнения приказа... всепойдут под военный трибунал!

– Да, – ответил Цыплаков, он чувствовал дрожь вголосе, но это был не страх, а непонятный ему еще восторг, – но высшийтрибунал – Бог... – танк тряхнуло, больно прикусил язык и даже щеку,подумал, выкрикнул, – а мой Бог – Россия!

– Музыка? – вдруг вскрикнул стрелок.

Командир стиснул зубы, высматривая вражеский танк, и вдруг всамом деле услышал... или словно бы услышал странную музыку, суровую ипечальную, что неслась сверху, словно бы с небес, хотя он знал, что небобезоблачное.

– Музыка, – крикнул он хрипло. – Музыка!

Музыка звучала все громче, он слышал победные крики крылатыхдев, лязг мечей и свист стрел, ржание коней, звон мечей и стук стрел о щиты.

Впереди в сотне метров вырастал огромный американский танк,похожий на слиток металла, с округлыми краями. Командир успел подумать, чтосейчас там, внутри, сидят в комфортабельных креслах, там кондишен, они пьютпиво и насмехаются над русскими, что скорчились в своих танках, как сардины вконсервных банках.

Рядом что-то закричал радист, внизу кричал водитель, но этобыл не крик страха, а ярости, жажды скорее добраться до врага, сокрушить, вбитьв землю, расплескать их мозги по кабине с мягкой изоляцией от ушибов...

Американский танк в последний момент, наконец-то поняв, вужасе сбавил ход, попытался отвернуть. В наушниках верещало, слышались уже идругие панические голоса. Цыплаков в веселой ярости, задыхаясь от непонятноговосторга, подался вперед, торопя танк, сердце стучало быстро и мощно, ончувствовал счастье, ликование, успел подумать, что то же чувствовали егодалекие предки, когда с мечами в руках прыгали на чужой берег через бортадраккаров...

Страшный удар, от которого заложило уши, прокатился надполем. Чужой танк был отброшен, но теперь это был не танк, осталась сплющеннаяглыба металла, огромная и нелепая, из которой полыхнуло короткое пламя,раздался мощный взрыв, во все стороны ударили багровые струи огня, к небувзвились черные страшные клубы дыма.

Командир танка двести тринадцать вскрикнул:

– Ах ты, Серена... На этот раз ты меня опередил!

Танк задрожал, начал медленно выкатываться вперед. Водительвскинул лицо, в глазах стояли слезы, но губы кривились в странной улыбке. Онпочти прошептал, но командир услышал:

– Что будем делать, командир?

– Жить, – ответил командир.

Танк, словно поняв недосказанное, ринулся вперед. Он тоже,как и люди в нем, не жил, а только существовал, темно и вяло, а жизнь ощутилтолько в момент, когда мотор взревел и заработал во всю мощь, немилосерднопожирая дорогую солярку.

– Даешь, – сказал командир громко, он запнулся, незная, что сказать дальше, но это странное слово пробудило нечто древнее,великое, священное... да-да, священное, пусть ярость благородная вскипает, какволна, идет война народная, священная война... священная...

– Даешь! – вскричал он крепнущим голосом.

– Даешь, – ответил снизу водитель.

– Даешь!!! – закричал стрелок.

Танк несся как птица, что проносится над землей, иногдакасаясь ее кончиком крыла, но все равно это полет, это счастье...

Американский танк, который они выбрали для удара, вздрогнул,словно конь, который получил в лоб молотом, остановился, даже сделал движениепопятиться, но русский танк взлетел на пригорке в воздух и обрушился всейтяжестью, вложив в удар всю ярость и боль.

От грохота и страшного взрыва содрогнулись во всехамериканских танках. Они еще двигались вперед, но в эфире стоял крик, всеперебивали друг друга, что-то кричали, требовали указаний.

На позиции синих командир танка двести семь сказал угрюмо:

– Цыплаков уже начал. А что же мы?

Бугаев, угрюмый толстомордый сибиряк из дальней тайги, молчавдавил педаль до отказа. Танк прыгнул, их прижало к жестким сидениям. Радистторопливо закричал в микрофон:

– Всем-всем!.. Двести седьмой прощается с Родиной.Всем-всем...

Водитель скорчился на сидении, прилип к рычагам, ибо танк,на который он нацелился, словно почуял его взгляд, начал на ходу рыскать изстороны в сторону.

– Не уйдешь, черномазый...

Командир живо представил на водительском сиденииамериканского танка жирного негра, тупого и наглого, который явился трогатьрусских женщин, швыряться долларами, сыто рыгать и хаять все русское,