Савельевский вел самолет лично. Краем глаза видел как этидюжие парни, не прилагая усилий и даже не поворачивая головы, переговариваютсяс самыми дальними из своей команды, стоит только шевельнуть губами, какмикрофон уловит слабый звук, усилит и передаст именно тому, кому предназначено.Особые наушники, приглушат грохот взрыва, зато голос командира донесут ясно ичетко даже за сотню километров!

Зеленые комбинезоны топорщатся, ибо два бронежилета: одинпредохраняет от пуль, другой против пуль не спасает, зато надежно выдерживаетлюбые осколки.

Один из коммандос подошел к Рэмбоку, что-то шепнул. Пилотыпосматривали на них зло и униженно. Сильные и крепкие мужики, но тут ощутилинасколько беспомощны перед этой машиной для убийства, молниеносной, неуязвимой.

А чернокожий солдат, словно чуя униженную злость русских,поглядел в их сторону и демонстративно раздвинул широкие плечи, напряг мышцы.Это было чудовище, Минотавр. Савельевский ощутил, что свяжи гиганту руки, а емудай в руки дубину, и то не сумел бы одолеть этого зверя, натасканного долгимигодами только убивать и убивать.

А Рэмбок все чаще поглядывал на командира экипажа. У тогобыло странное лицо. Настолько странное, словно позабыл о своих двух чемоданах,рюкзаках и двух ломающихся сумках. Более того, словно услышал неслышимыйдругими глас о производстве его в полковники, а то и вовсе о получении богатогонаследства.

На всякий случай Рэмбок подсел ближе. У русских нет богатыхродственников, так что одухотворенный лик командира корабля может быть вызвантем, что понюхал тайком кокаина, вколол себе героина или ЛСД, а то и какуюдругую гадость, неспроста же глаза блестят...

Внезапно русский пилот сцепил зубы, сказал что-то вроде:«привет Гастелло» и потянул руль на себя. Самолет вздрогнул, словно не веря,затем Рэмбок ощутил, как пол медленно начал наклоняться. Еще не встревожившись,летят все-таки на хреновом русском самолете, он лишь цепко держал взглядом лицокомандира. Тот просветлел, словно уже добрался до чина генерала и вдобавокполучил орден Пурпурного Сердца. Пальцы штурвал держали крепко, даже костяшкипобелели как у мертвеца.

Как у мертвеца, мелькнуло в голове у Рэмбока. Он вскочил,дрожь пробежала по нервам, волосы встали дыбом.

– Ты что творишь? – вскрикнул он в страхе. –Джон, Айвен, Майкл – ко мне!

По салону прогрохотали сапоги. Трое огромных коммандосворвались в рубку. От их громадных тел сразу стало тесно. Майкл с порога бросилбыстрый взгляд на панель управления, вздрогнул. Глаза стали круглые, онпосмотрел на Рэмбока, медленно белея на глазах.

– Что? – рявкнул Рэмбок.

– Он... этот сумасшедший... пустил самолет вниз! –проговорил Майкл осевшим, как глыба снега в марте, голосом. – В пике...

– Что?

– Он решил... он явно решил разбить самолет о землю!

Рэмбок схватил автомат, черное дуло уперлось в головукомандира:

– Ты знаешь, что это?

– Знаю, – ответил командир странно весело, –и знаю, кто ты.

– Кто? – спросил Рэмбок ошарашенно.

– Дурак, который скоро умрет.

Рэмбок другой рукой выдернул его из кресла, зашвырнул в уголс такой силой, что едва не пробил стальную обшивку. Там послышался глухой удар,хруст костей, стон. Командир сполз на пол, голова его свесилась на грудь.

Майкл прыгнул в кресло, упал на панель, ибо самолетнакренился почти вертикально, уже не просто падал, а несся к земле, все набираяи набирая скорость. Майкл хватался за рычаги, едва не плакал от бессилия, уэтих русских все не так, их в школе учили на современных самолетах, этот тожесовременный, даже мощнее американского, но дома все на электронике, а здесь...

– Быстрее, – шептал Рэмбок, его глаза впились вальтиметр, высота стремительно уменьшалась, они падали быстрее камня. –Ох, быстрее...

За их спинами начали возникать массивные фигуры коммандос.Встревоженные, они без команды пробирались к рубке, старались по обрывкам словпонять, что стряслось.

– Здесь все не так!

– Так сделай же что-то!!! – заорал Рэмбок. Онсхватил из кресла второго пилота, заорал бешено в лицо: – Я убью тебя! Вы чтозадумали? Мы разобьемся!

Тот внезапно засмеялся, хотя лицо было белое:

– Убьешь? Ха-ха!.

– Я разорву!.. Я... выровняю самолет!.. Что этот идиотзадумал?

Второй пилот оглянулся на командира корабля, тот так и непришел в себя, лежал безжизненной грудой.

– Мерзавцы, – сказал он крепнущим голосом, –Россию захватить возмечтали? Хрен вам, а не Россия...

Рэмбок заорал, голос неожиданно сорвался на визг:

– Какая Россия? На хрена нам нищие? Нас послали, чтобыпомочь вам и тут же убраться!!! Мы никогда не остаемся в странах, где побывали!

Пилот кивнул, на лбу выступили крупные капли пота:

– Еще бы... А то еще думать начнете! Совесть проснетсяхоть у одного на тыщу... Нет, грохнетесь все вы тут, и костей не отыщут...

Коммандос грозно загудели, Рэмбок завизжал:

– Но погибнешь и ты!

Пилот сказал как-то нараспев, словно читал по старой книге:

– Нам жизнь не дорога, а вражьей милостью мыгнушаемся...

– Связать его, – распорядился Рэмбок, –связать так, чтобы и пальцем не шелохнул! Посадим без него. Господи, помогинам... Мы посадим самолет. Мы посадим...

* * *

В Государственной Думе с утра скапливался народ, кдепутатской работе вроде бы отношения не имеющий. Прибыли телевизионщики всехканалов Москвы и России, но они растворились в толпе массмедиков крупнейшихтелестудий Европы и мира. Фотокорреспонденты торопливо щелкали затворамидорогих фотоаппаратов, запечатлевали напряженную обстановку.

Депутаты начали прибывать раньше обычного, еще за полчала доначала заседания стало ясно, что кворум будет. А, судя по лицам и репликамдепутатов, смещения Кречету не миновать. Кто-то открыл тотализатор: застрелитсяКречет или нет, а если застрелится, то в первый же день, или попробует малостьпоспорить?

Когда зал заполнился, а председательствующий Гоголев объявлялповестку дня, бочком-бочком в зал вошел Коган, министр финансов, занял место вчасти зала, отведенного для исполнительной власти. Гоголев начал объявлятьпроцедуру отрешения, как вдруг Коган вскочил, начал требовать слова. Емувключили микрофон, пусть говорит с места, все знали, что Коган категорическипротив политики сильной руки, за свободные экономические отношения, за рынок, ичто с Кречетом ему не сладко.

Коган откашлялся, непривычно насупленный, раздраженный,словно не мог понять, почему он здесь.

– Сперва должен сообщить, – сказал он колеблющимсяголосом, – об одном предложении...