– У нас больше нет времени на чай. Иди, и, если услышишь, что кто-то пришёл, не подавай признаков жизни. Ни при каких обстоятельствах. Если придётся, вылезай из дома через окно. Ты понял?

Офре опустил голову, кивнул и быстро зашагал прочь. Он остановился наверху лестницы.

– Господин, а что с больным мальчишкой в кладовке?

– Не думай о нём, Офре. Иди паковать вещи.

Нафраим спустился по винтовой лестнице в винный погреб. Он поднял крышку пыльного ящика в углу, достал бутылку крепкого Мартенга двухсотлетней выдержки и взял её с собой в кабинет. У него не было бокала, и он протянул руку к шнуру со звонком, но остановил себя. Офре больше не работал на него.

Нафраим снял пальто и посмотрел в окно. Море казалось предательски спокойным. На его чёрной, зеркально-гладкой поверхности рядами выстроились украшенные к забегу корабли. Он открыл винную бутылку и отпил сладкую горячую жидкость со вкусом маринованных фруктов, кожи и табака.

Нафраим достал письмо Ювы из кармана пальто и уставился на выцветшую костяную карточку с изображением дьявола.

Семь сотен лет псу под хвост из-за девчонки, которая ещё не встретила своё двадцатое лето. Смерть пришла к нему. Наконец-то.

Девчонка лишила его авторитета и власти. Она отправила дьявола домой и заставила остальных вардари поверить в то, что Нафраиму известно, где он. Или же сказала им, что Нафраим намеревается убить дьявола, то есть истребить своих.

Он сделал самую высокую из возможных ставок и проиграл.

Нафраим оглядел комнату, в которой целую вечность занимался наукой. Модели, рисунки, химические реактивы, образцы тканей. Он всегда считал, что делает добро, но сегодня в чёрных глазах витнира он прочитал правду – почти тысячелетнюю ненависть и обещание мести. Худший вариант исхода стал реальностью.

Плечо горело в том месте, где его прострелила Юва. Нафраим посчитал это подходящим наказанием, а ведь он даже не догадывался, что наказание, которое она ему приготовила, будет намного хуже.

Неужели он хотел этого? Неужели он сам каким-то образом спровоцировал своё падение и предательство с её стороны?

Эйдала явится вместе с теми долговечными, кто желает оказаться под её основанном на страхе правлением. Его ждёт мир боли. А потом, если ему повезёт, наступит смерть.

Нафраим не боялся ни смерти, ни боли: ему в любом случае пришлось бы их пережить. Он страшился той гнили, что неумолимо наполнит оставшуюся после него пустоту. Его пугала судьба Наклава. И Ювы.

Он сделал ещё один глоток и подошёл к книжной полке. Он выбрал самые важные из дневников, те, что должны пережить его, и сложил их в моряцкий мешок для Офре. Потом он быстро написал письмо и засунул его в тот же мешок.

От раздавшегося звука Нафраим вздрогнул. Разбился стакан. Шум. Голоса.

Уже?

Нафраим швырнул мешок под лестницу и уселся на подоконник с бутылкой в руках. Он услышал, как Эйдала рявкнула какой-то приказ в зале наверху, после чего раздался грохот. Судя по всему, дверь сорвали с петель.

Он старался не волноваться, слушая звуки погрома. Нафраим смотрел на лестницу, по которой кто-то спускался.

Между балясинами возникло потное лицо Рюгена. Тяжело больной щенок осклабился и крикнул кому-то наверху:

– Он здесь!

А потом он уставился на Нафраима глазами, полными злорадства.

Вот, что самое страшное в волчьей хвори. Она не просто убивает, она играет людьми, находит самые отвратительные черты и усиливает их, а люди при этом не понимают, что с ними происходит.

Нафраим отхлебнул вина и бросил на море последний, насколько он понимал, взгляд.

Юва бросилась в купальню, как только пришла на Шкурный двор. Нужно осмотреть раны, пока парни не догадались, что что-то не так.

Охотничья команда сильна ровно настолько, насколько силён самый слабый из охотников, а обо всех травмах надо сообщать немедленно, но сейчас ситуация иная. Эта рана глубже, чем они могут вообразить себе, и никто не способен её исцелить.

Он предал меня.

Гриф использовал её. Заслонился ею, как щитом. Исцарапал и отшвырнул в сторону. Почему он просто не ушёл и не оставил её в уверенности, что ему есть до неё дело, что между ними что-то зародилось? Каким чудовищем надо быть, чтобы таким ярким способом показать ей, что она дура?

Юва сняла красную кожаную куртку, не отводя глаз от потолка, и поморгала, чтобы остановить слёзы до того, как они хлынут из глаз.

Возьми себя в руки. Ты едва его знала.

Она накачала воды в стиральное корыто и расшнуровала одежду, которая присохла к запекшейся крови. Юва намочила её и отделила от раны. Оголила грудь, сжимая зубы от саднящей боли. Смысл красного костюма никогда не представлялся яснее.

Юва развязала шёлковый платок, скрывавший синяки на шее и макнула его в воду, потом отыскала на полке зеркальце и начисто вымыла перед ним грудь.

Рана оказалась меньше, чем она опасалась. Два когтя вошли в тело прямо над грудью и процарапали кожу до шейной ямки. В них наверняка осталась какая-то гадость, потому что царапины были словно выжжены на коже. Вдоль них возникли припухлости размером с большой палец, затвердевшие сверху. Опухоли были безупречно симметричными и походили на разбитое сердце. Или на пару клыков.

Юва уставилась на отметину. Насмешка была такой поэтичной, что Юва была готова поклясться: он оставил её намеренно.

Следы когтей горели до сих пор, а может быть, будут гореть всегда. А что, если она приговорена к тому, чтобы сгореть самой так же, как сгорели множество подпалённых ею волков? Прожить остаток жизни с этой болью?

Юву тошнило. Её мутило, тело наливалось злостью. Тоской. Она пыталась заглушить правду, но та завладела ею и не отпускала.

Она поверила в то, что любима.

Какой же глупой надо быть! Гриф прожил почти тысячу лет и проживёт ещё несколько. Она едва ли пересекла одну волну в его бесконечном море времени. Она всего лишь нашла его и воспользовалась своей властью, чтобы освободить.

Ей казалось, у неё в сердце пробоина, через которую вытекает кровь. Кровь не перекачивалась, а тихо переливалась, и Юва поймала себя на том, что надеется: сердце перестанет биться. С ней покончено.

Она сделала то, что должно, и сейчас слышала, как парни обсуждают это в общей гостиной. Ясно, что они пребывали в смешанных чувствах. Они победили в долгосрочной перспективе и не скрывали радости. Но в то же время они боялись мести. Никто из них не был уверен, что случившееся не будет иметь для него последствий, и всё же они сделали свою работу.

Никто не знал об участии парней в деле, поэтому они были в безопасности, даже если Нафраиму удастся убедить остальных в том, что всё это дело рук Ювы. С её стороны самым мудрым было бы покинуть Наклав, оставить всех и всё позади. Ведовская гильдия в любом случае не объединится вокруг неё.