Томми не шелохнулся. С тех пор как он здесь поселился, к Хиллу впервые кто-то пожаловал. К такому повороту Томми совсем не был готов.

Он слегка повернул голову и глянул на дверь – она, к счастью, была заперта на ключ. Позвонили еще раз, уже более настойчиво. Затем шаги неизвестного визитера послышались слева – Томми едва успел спрятаться за диван, когда какой-то мужчина, прильнув снаружи к оконному стеклу, заглянул в дом.

Лет сорок, квадратное лицо, крупный кривой нос – Томми тотчас его узнал. Он был одним из шайки запечатленных на видео мучителей маленьких мальчиков. Это он измывался над Джеффри, измочалив ему зад до крови.

Томми пригнулся, чтобы его не было видно. В противном случае ему пришлось бы искать новое пристанище. Надо было дождаться, когда визитер уйдет.

Он сосчитал до ста. И, когда привстал, с облегчением увидел, что незнакомец убрался прочь.

От волнения у него дрожали руки, а от голода свело живот. И ужасно хотелось выпить.

В окно скребся когтями людоед.

Не медля ни минуты, Томми откупорил бутылку виски, которую нашел в шкафу, и отпил три глотка прямо из горлышка.

С него градом лил пот. Сердце бешено колотилось. Голова трещала и гудела. Но алкоголь успокоил его и, разлившись сладким ядом по всему телу, заключил в свои горячие объятия.

Этот тип обязательно вернется. Он или кто-то другой. После его внезапного появления спокойной жизни пришел конец. Скоро придется искать другое прибежище.

Опять.

Только в другом городе, потому как в Топике Томми уже нечего было делать. Он решил вернуться в Канзас-Сити, где ему все было знакомо, и при одной мысли об этом у него отлегло от сердца. Понемногу успокоившись, он включил телевизор и, не выпуская бутылку из рук, стал перебирать каналы. Прямо перед ним находился сложенный из кирпича камин, в очаге виднелись наполовину обгоревшие поленья. Когда все вокруг уснут, можно будет развести огонь. Они коротали так зимние вечера с Грэмом и матерью – тогда Томми обычно устраивался прямо перед пылающим очагом и любовался пляшущими языками пламени.

Двумя днями раньше, когда стало совсем невмоготу, Томми решился позвонить матери, позаботившись о том, чтобы не высветился его номер. Но, услышав в трубке ее голос, он растерялся и не смог выговорить ни слова. Мать показалась ему далекой-далекой, будто между ними лежало расстояние в несколько световых лет: она была по-прежнему жива и здорова, но это было хуже, чем если бы она умерла, поскольку тогда он мог бы, по крайней мере, прийти к ней на могилу.

Как только она произнесла его имя, он отключил телефон и снова стал упрекать себя за проявленную слабость.

На экране светловолосая дикторша рассказывала про обстрелы какого-то арабского города. Было только семь вечера. Время в этом доме текло медленно: оно словно в мерзостной грязи, которой здесь было хоть отбавляй.

Томми решил напиться в стельку. Если повезет, он свалится как сноп и продерет глаза лишь завтра утром, когда с облегчением поймет, что на этот раз сумерки не поглотили его.

Он не будет слышать, как из подвала рвутся крики маленьких мальчиков. И путаные воспоминания из собственного детства, скрытые под уродливыми масками, прекратят его терзать.

С наступлением ночи Томми не спеша проверил, заперты ли все двери и окна, как он часто проделывал, когда был маленьким и позже, когда повзрослел. Хотя он чувствовал себя бездомным, некоторые правила так и остались для него незыблемыми.

Закрыв ставни и словно оказавшись в коконе, он включил галогенную лампу, разогрел себе в микроволновке половину цыпленка и умял его за телевизором, глядя фильм про войну.

Скоро он будет делать то же самое в своем доме, где у него будет свой телевизор, мебель и все, что он сам захочет. Если он найдет себе стоящую работу, за которую хорошо платят, то снимает небольшой дом с садом. Тессе там будет уютно. И пусть она обставит его на свой вкус. Он ни в чем не будет ей отказывать.

Погруженный в мечты, Томми и не подозревал, что в нескольких улицах от его прибежища с запредельной скоростью мчится машина, а в ней за рулем сидит женщина, которой он успел пресытиться и которая, придя в отчаяние и увидев перед собой разверзшуюся пропасть, похитила родную дочь у человека, не спускавшего с нее глаз.

Томми весь вечер провел перед телевизором, перескакивая с одного канала на другой. Когда ему приспичило, он направился в туалет, располагавшийся в дальнем конце коридора, который вел в комнату для гостей, где он спал с первого дня, как занял этот дом.

Кругом все плыло, словно предметы вдруг утратили устойчивость. Покачиваясь над унитазом, Томми промахнулся, пустив струю на пол и обмочив обои кричащей расцветки, и рассмеялся над собственной неловкостью.

Значит, этот дом можно осквернить еще больше.

И тут снова грянул смех, но смеялся не Томми, а кто-то другой – в коридоре. Этот смех, сиплый, гулкий, эхом отражался от стен.

Томми бросился к двери, едва не стукнувшись об нее лбом, выскочил из туалета, но в полутьме никого не разглядел.

Затрещал потолок. Разгоряченный огненной жидкостью, разлившейся по венам, Томми метнулся к лестнице, готовясь наброситься на незваного гостя и прикончить его голыми руками.

Но там не было ни души. По крайней мере, он никого не увидел.

Томми включил в ванной синеватый свет и увидел в висевшем на стене зеркале свое искаженное от ужаса лицо. Повернув обратно к лестнице, он заметил краем глаза какое-то движение в саду. Это были полицейские в форме штурмовиков – они бесшумно продвигались друг за другом, готовые открыть огонь, а их шлемы поблескивали в лунном свете.

Томми застыл как вкопанный, в то время как полицейские, ничего не подозревая, прошли над трупом Хилла и всех маленьких мальчиков, которых он закопал, перемахнули через ограду и скрылись в саду соседнего дома.

Томми приоткрыл окно, прислушался, но уловил лишь несколько предупредительных окриков, после чего повисла тишина – не прозвучало ни единого выстрела. Томми подумал, уж не привиделось ли ему все это, и тут же представил, что могло твориться в доме, обитателей которого он ни разу не видел.

На следующий день он проснулся около полудня с тяжелым похмельем. На улице сияло солнце. Там резвились ребятишки, и их смех немного оживлял гиблую атмосферу дома, все еще полного криков детей, узнавших, что такое здешний подвал.

Томми, пока еще плохо соображая, налил себе чашку кофе на кухне.

Собравшись принять душ, он услышал, как в дверь снова позвонили, и от неожиданности расплескал кофе на выщербленный плиточный пол.

Однако на сей раз визитер вставил в замочную скважину ключ. Томми замер посреди комнаты, дверь открылась, и в дом вошел вчерашний гость с большой кожаной сумкой под мышкой.

Увидев Томми, он натужно улыбнулся: