– Сейчас? У меня в левом сапоге. Я поднял ее, когдаосматривал копыто Фарэна.

– Я не заметил, чтобы ты что-то поднимал.

– Ты и не должен был заметить, мой лорд.

***

Крегера, сотрясаемого приступом белой горячки, привели вчувство дикие вопли. Дни и ночи давно уже смешались в его сознании, но солнце,немилосердно хлестнувшее по глазам, говорило о том, что сейчас в разгаре утро –ужасное утро. Крегер и не собирался так много пить прошлой ночью, но сознаниетого, что в последнем бочонке арсианского красного уже недалеко до дна,тревожило его тем больше, чем сильнее он пьянел, и в его затуманенном сознаниизародилось стремление выпить его поскорее, покуда оно вовсе не исчезло.

Теперь он расплачивался за собственную глупость. Голова унего трещала, желудок горел, а во рту был такой пакостный вкус, точно что-тозаползло туда и там издохло. Неистовая дрожь сотрясала все его тело, и печеньпронзала острая боль. Смутный ужас навис над ним неосязаемым облаком. Неоткрывая воспаленных глаз, Крегер наугад трясущейся рукой пошарил под кроватьюв поисках бутыли, которую всегда держал там на крайний случай. Жидкость,содержавшаяся в бутыли, была не вином и не пивом, а чудовищным пойломламоркского изготовления – его получали, выставляя на мороз смесь самых дрянныхвин. Жидкость, всплывавшая на поверхность и не замерзавшая, представляла собойпочти чистый спирт. Вкус у него был омерзительный, и от каждого глотка пожелудку точно прокатывался ком огня, но это пойло, по крайней мере, усмирялобелую горячку. Содрогаясь, Крегер выглотал с пинту обжигающей дряни и с усилиемподнялся на ноги.

Солнце палило нестерпимо ярко, когда он, шатаясь, выбралсяна улицы Натайоса и побрел на поиски источника разбудивших его воплей. Он дошелдо главной площади – и передернулся от ужаса. Нескольких человек методичнопытали палачи Скарпы, а сам Скарпа, облаченный в жалкое подобие императорскогоодеяния и самодельную корону, восседал в богато украшенном кресле и с явнымодобрением наблюдал за пытками.

– Что здесь происходит? – спросил Крегер у Кабаха,знакомого дакита, с которым не раз напивался допьяна.

Кабах быстро обернулся.

– А, – сказал он, – это ты, Крегер. Насколькоя понимаю, на Панем-Деа напали сияющие.

– Это невозможно, – отрывисто проговорилКрегер. – Птага мертв. Больше некому творить все эти иллюзии, чтобыморочить головы тамульцам.

– Если верить тому, что говорили эти издыхающиебедолаги, сияющие, которые появились в Панем-Деа, вовсе не былииллюзиями, – ответил Кабах. – Изрядное количество офицеров,пытавшихся сражаться с ними, превратилось в гниющую слизь.

– А здесь что творится? – осведомился Крегер,указывая на вопящих людей, привязанных к столбам посередине площади.

– Скарпа решил примерно наказать тех, кто удрал изПанем-Деа. Он велел живьем изрезать их на куски. Гляди-ка, вон идетКизата. – Кабах указал на стирика, торопливо шагавшего к площади отштаб-квартиры Скарпы.

– Что ты делаешь?! – проревел Кизата, вперивмертвенные глаза в безумца, восседающего на жалком троне.

– Они бросили свои позиции, – ответилСкарпа, – и подлежат наказанию.

– Тебе же нужны люди, идиот!

– Я велел им идти на север и соединиться с моимиверными войсками, – пожал плечами Скарпа. – Они состряпали заведомуюложь, чтобы оправдать свое неповиновение. Я научу их подчиняться приказу!

– Ты не будешь убивать собственных солдат! Прикажисвоим мясникам остановиться!

– Это невозможно, Кизата. Приказ, отданный императором,не может быть отменен. Я велел запытать до смерти всех дезертиров из Панем-Деа.Теперь от меня ничего не зависит.

– Безумец! К завтрашнему утру у тебя не останется ниединого солдата! Они дезертируют все до единого!

– Тогда я наберу новых и выловлю всех дезертиров. Ядобьюсь повиновения!

Кизата из Эсоса огромным усилием воли сдержал свою ярость.Крегер увидел, как зашевелились его губы и пальцы принялись выплетать в воздухесложный узор.

– Пойдем-ка отсюда, Кабах! – торопливо проговорилон.

– С какой стати? Чокнутый велел нам смотреть на всеэто.

– Тебе совсем не понравится то, что ты сейчасувидишь, – заверил его Крегер. – Кизата плетет заклинание – скореевсего, земохское. Он призывает демона, чтобы тот научил нашего «императора»точному значению слова «повиновение».

– Он не может так поступить. Заласта оставил своегосына за главного.

– Нет, сейчас здесь командует Кизата. Я сам слышал, какЗаласта велел стирику, который сейчас вывихивает себе пальцы, прикончить Скарпув тот миг, когда он переступит черту. Не знаю, как ты, друг мой, а я пойдупоищу, где бы спрятаться. Мне и прежде доводилось видеть тварей, служившихАзешу, а нынче утром мой желудок чересчур чувствителен, чтобы еще разпереварить это зрелище.

– Крегер, ты накличешь на нас беду.

– Отнюдь нет – если демон, которого вызывает сейчасКизата, сожрет Скарпу живьем со всеми потрохами. – Крегер сделал глубокийвдох. – Дело твое, Кабах. Оставайся, если хочешь, но я лично сыт Натайосомпо горло.

– Собираешься дезертировать? – с ужасом спросилКабах.

– Положение изменилось. Если Спархок заключил союз сдэльфами, я предпочитаю оказаться как можно дальше отсюда, когда они, источаясияние, вынырнут из джунглей. Что-то я вдруг заскучал по Эозии, Кабах. Уходиили оставайся, как хочешь, но я ухожу – и немедленно.

«Лицо Заласты было странно переменившимся, когда, неделюспустя после того, как он доставил в Киргу Элану и Алиэн, Экатас отпер ираспахнул дверь в тесную полутемную камеру, примыкавшую к комнате побольше навершине башни. Сомнение и раскаяние, прежде отражавшиеся на лице стирика,бесследно исчезли, и их сменила холодная отрешенность. Одним взглядом он окинулотталкивающую каморку. Элана и Алиэн, прикованные цепями к стене, сидели наохапках гнилой соломы, что должны были заменять им постели. Грубые глиняные мискис остывшей похлебкой стояли, нетронутые, на полу.

– Так не пойдет, Экатас, – отстраненно проговорилЗаласта.

– Не твое дело, – отвечал верховный жрец. –Пленников в Кирге принято держать в цепях. – Как всегда, Экатас говорил сЗаластой с нескрываемым презрением.