– Скорая уже едет. Впустите меня!

– Иди вниз, – крикнул Джейс.

– Нет, я хочу увидеть Лиама.

Она не могла.

Она больше никогда его не увидит.

Никто из нас.

Потому что он никогда не вернется.

– Бьянка, иди вниз! – снова заорал Джейс, но так сильно задохнулся, что едва смог выдавить из себя слова.

– Лиам! – плакала Бьянка, сильнее стуча в дверь. – Лиам, выходи!

Он не мог.

У сестры вырывались гортанные рыдания.

– Я хочу увидеть Лиама.

Его больше нет.

Он никогда не вернется.

– Мне нужно, чтобы ты отвел ее вниз. Когда сюда приедет скорая, она попытается прорваться через них.

Кажется, Джейс говорил со мной, но его голос как будто звучал издалека. Ощущение было такое, словно все – вдалеке. Как в альтернативной вселенной. Вселенной, в которой больше не было Лиама.

Я почувствовал себя иначе. Словно меня стало меньше. Словно не хватало чего-то внутри. Какого-то органа или…

Бьянка пнула дверь ногой.

– Лиам!

– Коул.

Лиам и Коул… Всегда были Лиам и Коул.

Теперь это просто…

– Коул, – умолял Джейс. – Пожалуйста.

– Хорошо. – Я не узнал звук своего голоса – порванный на куски, словно то чертово одеяло.

Мой взгляд был затуманен, ноги казались вялой лапшой, когда я направился к двери. Каким-то образом я повернул ручку. Я был настолько не в себе, что оказался не готов к силе Бьянки. Она пролетела мимо меня.

Пронзительный, леденящий кровь крик заполнил комнату.

– Лиам!

– Черт возьми, – прошипел Джейс.

– Прости. – Я повернулся, чтобы посмотреть на него. – Прости, я облажался.

Я так сильно облажался. Так сильно, что он никогда меня не простит. Я никогда себя не прощу.

Я подхватил Бьянку на руки, пинающуюся и кричащую, и понес ее вниз по лестнице.

– Мне жаль, – шептал я, пока она всхлипывала.

Мне жаль, что твоего любимого брата больше нет.

Мне жаль, что не послушал его прошлой ночью, когда был ему нужен.

Мне жаль, что я ненавидел его, когда должен был любить.

Мне жаль, что он мертв, когда он должен быть здесь.

Боль в моей груди вернулась с удвоенной силой, но не потому, что Лиаму было больно. А потому, что, как и в том зеленом одеяле, во мне теперь не хватало куска.

Куска, который я никогда не смогу починить.

Куска, который я никогда уже не верну.

И все это моя вина.

Глава семьдесят третья

Сойер

Слезы покатились по его щекам так быстро, что я едва успевала вытирать их рукавом. Мое сердце разрывалось на сотню крошечных кусочков из-за Лиама.

Из-за Джейса.

Из-за Бьянки.

Но больше всего – из-за него.

– Коул…

– После того, как они унесли тело, я вернулся в гардеробную и нашел Библию, – сказал он, и его голос был не громче шепота. – Она была под одеялом. Наверное, он держал ее, когда…

– Коул…

– Он не оставил записки, но оставил это.

– Только Лиам знает, почему он подчеркнул это писание. Легко воспринимать что-то в негативном ключе, когда худшее уже случилось. Может быть, Лиам хотел напомнить людям любить друг друга, потому что над ним издевались…

– Ты его не знаешь, – начал спорить Коул, поднимаясь на ноги. – Ты, черт возьми, его не знала.

Он взглянул на небо, выражение его лица казалось таким потерянным и разбитым, что это делало мне больно.

– Он мертв из-за меня.

– Он мертв, потому что он убил себя, – поправила его я, вставая с травы.

Не чтобы переложить всю вину на Лиама, а чтобы снять ее с Коула.

Неудивительно, что он никогда никого не пускал внутрь. Настоящий Колтон был заключен в гробнице вины.

Словно он тоже умер в тот день.

Коул яростно покачал головой.

– Он пытался сказать мне – что-то было не так.

Легко было видеть это подобным образом после того, что произошло. Коул выгнал брата, поскольку тот вывел его из себя. Он думал, будто у Лиама был очередной маниакальный эпизод, или что он снова искал внимания.

Не потому, что хотел, чтобы тот умер.

То, что сделал Коул, было бесчувственно, безжалостно… об этом и спорить нечего. Но он не убивал Лиама.

Я обхватила его лицо руками, заставив посмотреть на меня.

– В идеальном мире ты бы его остановил, ясно? Но ты и понятия не имел, что должно было случиться. Вряд ли у Лиама на лбу горел неоновый знак, который поведал бы о его намерениях той ночью.

Никогда точно не знаешь, когда кто-то делает свой последний вдох. Даже если это самоубийство.

– На нем был этот сраный знак. И я, черт возьми, проигнорировал его. Даже хуже, чем просто проигнорировал – я сделал только хуже.

У меня не было для него подходящего ответа. Того, что он готов был услышать.

Но я должна была попробовать достучаться до него.

– Потому что ты был ребенком! – закричала я. – Ребенком, который не ладил с братом. Ребенком, не знавшим, что делать с психологическими проблемами своего брата, поскольку был занят своими. Незнание не делает тебя виновным. Это то же самое, что обвинять кого-то в том, что тот утонул, хотя никогда не учился плавать. У тебя не было нужных знаний. Ты не знал…

– Он пытался сказать мне, а я выгнал его. – Боль исказила его лицо. – Черт, может быть, я даже подкинул ему эту идею.

– Ты этого не знаешь. Ему нужна была помощь, Коул. Серьезная помощь. Жаль, что он ее не получил.

Коул закрыл глаза.

– Он не получил ее из-за меня.

– Нет, он не получил ее,