Хотя сарацины еще имели очевидные успехи в столкновениях с Византией, халиф аль-Мутасим с горечью убедился в резком снижении боеспособности своих соплеменников. Привыкшие к роскоши, арабы не желали воевать, да и персы, истратив свою былую мощь, превратились в нацию торговцев, ученых и поэтов. Поэтому теперь сарацинское войско все в большей и большей степени пополнялось турками (тюрками).

Это был переломный момент в истории мусульманской цивилизации. Уже при первых Аббасидах в арабской армии встречались воины-турки из числа вольноотпущенных рабов и их сыновей. Они попадались даже среди высшего командного состава, как, например, Афшин, подавивший египетское восстание. Теперь, убедившись в ненадежности соплеменников, аль-Мутасим резко увеличил набор турок в гвардейские полки. Тем более что те прекрасно проявили себя как солдаты при подавлении восстания Бабека и в войнах с византийцами.

Естественно, такая предрасположенность правителя правоверных к грубой турецкой солдатне не могла не раздражать природных арабов. В 838 г. даже состоялся заговор против халифа, к счастью для того, вовремя обнаруженный. Во избежание следующих волнений аль-Мутасим решил оставить Багдад и в качестве новой столицы избрал небольшой город Самарру, расположенный в 30 км вверх по течению реки Евфрата. Халиф совершенно пренебрегал жалобами своих единоплеменников на арабов, потакая тем во всем. Единственное, чего не учел он, так это того, что сам все больше становился зависимым от наемников-гвардейцев. Их верность теперь находилась в прямой пропорции от количества золота, которое халиф уплачивал им. В самом скором времени, как мы увидим, их влияние станет совершенно безграничным и приведет к эпохальным последствиям[615].

Оправившись от поражений, весной 837 г. Феофил вновь направился с большой армией в Сирию. В ее состав входили помимо греков болгары и персы, кроме того, Феофил рассчитывал на помощь Бабека (пока еще живого), обещавшего принять христианство в обмен на покровительство императора. Вначале кампания развивалась успешно: византийское войско взяло два города, а затем осадило родной город халифа Созопетру (Запетру). Отчаявшийся араб в письме к императору просил сохранить город своего детства, но Феофил был непреклонен и разрушил его до основания. Был дан триумф в столице, куда прибыл василевс, такой же, как и после побед 831 г. Император устроил ристания для народа, сам Феофил на белой колеснице, запряженной белыми лошадьми, объезжал арену, а ему навстречу мальчики несли живые цветы[616].

После этого он направил Феофоба в Синоп, чтобы тот поднял персов на мятеж против сарацинов. Но те неожиданно провозгласили полководца своим царем и буквально силой удерживали его у себя. Тайно дав знать Феофилу, как в действительности обстояли дела, Феофоб получил полное прощение и разрешение привести часть персов в Империю для постоянного места жительства. Помимо Запетры, император овладел несколькими крепостями. Нравы того времени были таковы, что с пленными арабами обращались зверски: им отрезáли уши и носы, выкалывали глаза, убивали. Узнав о страшном событии, правитель правоверных в бешенстве бросился к коню и прокричал лишь одно слово: «В погоню!» Впрочем, византийское войско уже ушло.

Конечно, халиф жаждал мести за гибель любимого города. Сразу же сарацины направили против Феофила два армии. Прибыв с одной из них в город Тарс, аль-Мутасим направился навстречу Феофилу, и 22 июля 838 г. возле города Дазимон враги встретились. К несчастью, василевс не разгадал стратегического плана неприятеля и разделил свое войско на две части, отослав значительные силы для нейтрализации арабских отрядов, стоявших на реке Ламус. Сам он с оставшимися силами надеялся задержать продвижение арабов на Аморий, искренне полагая, что перед ним — незначительная часть мусульманской армии, которую легко одолеет[617].

Утром ошибка византийцев открылась, когда они визуально подсчитали численность врагов. Проведя рекогносцировку совместно с Мануилом и Феофобом, царь составил план сражения, смысл которого заключался в том, чтобы ночью напасть на вражеский лагерь — в противном случае сарацины, превосходящие римлян силой, наверняка утром опрокинули бы их. Вообще-то говоря, это был большой риск, поскольку в темноте быстро утрачивается управление войсками, да и солдаты не всегда в силах разобрать, где свои, а где чужие.

Первоначально успех сопутствовал византийцам: они заставили врага отступить на правом фланге. Арабы потеряли до 3 тысяч воинов, и император решил вместе с гвардией продолжить нападение и развить успех. Но его дальнейшее продвижение остановили конные угры (по другим источникам, турки), великолепные стрелки из лука, находившиеся в арабской армии. В известной степени, использование этого древнего оружия стало неприятной неожиданностью для византийцев, уже давно исключивших лук из своего арсенала. Ранее они использовали для этих целей наемных конных воинов из числа варварских племен, и предыдущие войны с арабами проходили под доминантой холодного оружия.

Пока римляне укрывались от летящих стрел, арабы перестроили свои отряды и напали на них. В этот момент все решило отсутствие императора на привычном месте на холме, где располагался его штаб. Не увидев царского штандарта, византийцы, бившиеся на другом фланге, решили, что царь погиб или отступил, и побежали. По существу, вместе с царем осталась только его гвардия, довольно немногочисленная и понесшая серьезные потери, и персидские отряды под командованием Феофоба[618].

В принципе не все еще было потеряно: при известной распорядительности и везении можно было собрать отступившие византийские части. Но ночью Мануил, объезжавший римский лагерь, оказался невольным свидетелем диалога сарацин с персами из византийской армии. Надо сказать, что среди арабской аристократии уже было много персов, приласканных в свое время аль-Мамуном, и в тайных переговорах единоплеменников, волей судьбы разбросанных по разным лагерям, не было ничего неожиданного. Персы просили разрешения вернуться с Феофобом на родину. Естественно, они были готовы признать над собой власть халифа.

Срочно прибыв к императору, Мануил поведал о тайных переговорах и опасностях, угрожавших императору: персов было значительное большинство в византийской армии, и их переход предопределял судьбу всего римского войска в целом. В общем, Мануил предложил императору единственный путь к спасению — бегство. На вопрос царя: «А как же спасти множество моих воинов?» — полководец ответил: «Лишь бы, царь, даровал Бог тебе спасение, а уж они сами позаботятся о себе». До самого утра Феофил не решался оставить свое войско, но, наконец, сила обстоятельств вынудила его бежать из лагеря. Участь оставшегося войска, главным образом гвардии, была трагичной — на следующий день оно перестало существовать[619].