лет, не жалуется на Министерство культуры. Чиновники относятся сочувственно и в то же время говорят: «Зарабатывайте сами».

— А вы умеете зарабатывать?

— Нам повышают арендную плату за Большой зал консерватории, а мы увеличиваем аренду за использование зала им. Чайковского. Доход составляет примерно 10 миллионов рублей за один концерт. Это совсем немного, если учесть растущие коммунальные расходы. Конечно, мы пытаемся преодолеть бедность. Поскольку стоять с протянутой рукой и просить у нищего (бюджет Минкультуры явно недостаточен) — это неправильно. И мы задумались об эффективном использовании наших площадей. Но сдавать помещения под пункты обмена валюты или разрешать торговать, простите, морковкой и бюстгальтерами не собираемся. Наверное, имело бы смысл создать нечто вроде культурно-делового центра, какие с успехом существуют за рубежом. Скажем, в Бирмингеме такой центр объединил магазины по продаже музыкальных инструментов, компакт-дисков, картин, цветов, театр, шикарный концертный зал. В наши планы входят создание студии звукозаписи и производство видеоклипов. Кроме того, в зале им. Чайковского могут выступать не только симфонические оркестры. Сцена пригодна для работы балетных, танцевальных коллективов. Иными словами, «деньги любой ценой» — не наш принцип. Мы будем их зарабатывать в сфере, связанной с культурой.

— По Москве уже поползли слухи, мол, филармонию распродают. Правда, что вы собираетесь отдать первый этаж под сингапурский магазин?

— В самом деле мы ведем переговоры с несколькими инофирмами, в том числе с сингапурской. Полагаю, что ее коммерческая деятельность не осквернит высокого духа Московской государственной филармонии, поскольку, во-первых, продукция будет соответствовать профилю учреждения и, во-вторых, на вырученные средства мы наконец-таки реконструируем зал им. Чайковского, который не ремонтировался с 1940 года. Вы, наверное, заметили при входе в филармонию знак опасной зоны? На головы москвичей, прогуливающихся по Тверской, уже падает штукатурка. Добавлю к этому катастрофическую ситуацию с радиоаппаратурой чехословацкого производства, которая уже много лет вообще не выпускается в Чехии. И мы молим Бога, чтобы не сорвались концерты. Мало того, орган нужно привести в порядок, крыша протекает, в плохом состоянии репетиционный зал Игоря Моисеева… После всего этого раздаются голоса ревнителей нравственной чистоты, отрицающих наш «план спасения». Нам помогает Министерство культуры, но бюджетных средств, разумеется, не хватает.

— Каков сейчас штат филармонии?

— Около шестисот. В прошлом году от нас ушли несколько пенсионеров и те артисты, кто по разным причинам перестал концертировать. Мы никого не выбросили на улицу. По не зависящим от нас обстоятельствам наши выступления сократились с 15 тысяч концертов в год до перестройки до 5 тысяч в последние два-три года. Кроме того, в советские времена мы арендовали Большой и Малый залы консерватории. Теперь наши артисты выступают на этих площадках реже, так как консерватория стала использовать эти сцены в своих целях. Зарплату художественным и симфоническим коллективам мы выплачиваем регулярно. Конечно, она смехотворно низкая, и многие артисты выступают и ведут мастер-классы за рубежом. Кстати, некоторые исполнители передают свои гонорары в фонд ветеранов филармонии. Скажем, квартет Бородина после юбилейных концертов перечислил 1 миллион рублей.

— Я знаю, что Минкультуры в основном дотирует проведение абонементов, адресованных детской аудитории. Воскресные концерты для маленьких слушателей «Сегодня и всегда», «Союз прекрасных муз», «Любимые композиторы» проходят в зале Дома ученых, аренда которого обходится филармонии в 1,5 миллиона за одно выступление. Между тем средняя цена одного абонемента, в который входят 4–5 концертов, — 16 тысяч рублей. За счет чего сохраняется такая стоимость и связана ли она с заполняемостью зала?

— Абонементных программ у нас более 100, и средняя цена, которую вы назвали, соответствует и детским, и другим. В прошлом году мы решили поднять цены, и количество слушателей заметно уменьшилось. Но не только цена влияет на посещаемость. Так сложилось, что сегодня упал интерес к вокалистам. У звезд оперы работа расписана по минутам, и договориться с ними о выступлениях не всегда удается. Впрочем, известно, что 2 мая в Большом зале консерватории даст концерт Образцова, а 16 декабря на юбилейных концертах Георгия Свиридова там же мы услышим Хворостовского. Зато тематические программы пользуются огромным успехом. Например, выступления Николая Петрова, на котором звучали все фортепианные концерты Рахманинова, недавно прошли с аншлагом.

Как известно, Росконцерт прекратил свое существование, и Московская филармония стала единственным магнитом, притягивающим музыкантов из провинции. В прошлом году провели фестиваль «Музыкальное искусство городов России». А 27 апреля состоится заключительный концерт в программе «Золотое кольцо России».

— Юрий Петрович, может рассчитывать на ваше участие молодой артист, если он предложит свою программу? У нас появились еще юные, но очень сильные музыканты — скрипачки Наталья Корсакова и Юлия Красько, пианист Александр Мельников.

— В художественную коллегию, положение о которой утверждено Минкультуры России, входят Рихтер, Крайнев, Вирсаладзе, Гутман, Синайский, Гродберг, Петров, Дозорцева. Коллегия предъявляет высокие требования, которым соответствует, как правило, хорошо заявивший о себе исполнитель. Блатных нет. Но нет и людей «с улицы».

— Кто будет участвовать в концертах, посвященных 50-летию Победы?

— Н. Петров, Н. Штаркман, В. Афанасьев, Т. Стерлинг, М. Федотов, Симфонический оркестр под управлением Понькина, Академический симфонический оркестр под управлением Синайского, Академический большой симфонический оркестр под управлением Федосеева, Ансамбль танца под руководством Моисеева и многие другие.

ГАЗЕТА КУЛЬТУРА

27.04.1996

О пользе шока

Галерея Марата Гельмана существует шестой год. В последнее время критики объявили его галеристом № 1 в России. Столь смелы они и в аналогии — блестящие успехи арт-менеджера, когда-то окончившего Московский институт связи, сравнивают с культуртрегерской деятельностью Давида Бурлюка. Но создание галереи по западному образцу я бы отнесла к достижениям вчерашним. Считая Россию идеальным местом для людей, способных придумывать и воплощать модели, Марат Гельман сегодня — один из немногих специалистов в области гуманитарных технологий. Он рассматривает современное искусство как генератор апробированных стратегий, которые потом можно перенести в социальное пространство. Впрочем, последняя характеристика требует отдельного разговора. А пока обо всем по порядку.

В начале пути

— Вы основали галерею осенью 1990-го, спустя полтора года после открытия «Московской палитры» и «М’АРСа» — теперь галерей известных и уважаемых. Давайте вспомним ситуацию того времени и объясним читателю, что вы задумывали?

— Примерно с 1987 года я начал собирать современное русское искусство. Если вы серьезный коллекционер, то довольно быстро становитесь экспертом. Подобно историкам искусства, которые отслеживают тенденцию, эксперты отслеживают качество. Профессионализация собирателя неизбежна, так как платить за картину большие деньги, а потом убеждаться в явной переплате неприятно и обидно. В конце 80-х цены на картины наших современников, причем любого качества, постоянно росли. Здесь, разумеется, сказалась мода на все русское, запущенная новой политикой Горбачева.

— А уже в 1993 году на