Рауль почувствовал, что земля уходит у него из-под ног.

— Данзар лишит нас всех союзников, — пробормотал он, упершись взглядом в стол. — И объявит священную войну, пустив в своем арьергарде Алмару, которая будет уверена — мы свалили на нее собственные грехи, чтобы чужими руками убрать с поля самого опасного соперника… Демоны!

Верховный маг Геона устало опустил плечи.

— Без них не обошлось, ваше высочество, — обронил он голосом, лишенным всякого выражения. — По крайней мере, без одного — так точно.

* * *

Бервик вернулся с севера днем спустя. В личных покоях, несмотря на ранний час — еще только едва-едва рассвело — графа уже дожидались горячая ванна, камердинер с чистой переменой белья наперевес, плотный завтрак и стопка писем вперемежку с кипой зашифрованных отчетов, что скопились за время его вынужденного отсутствия. Мужественно уклонившись от омовения, его сиятельство отослал камердинера, уселся за стол, придвинул к себе ближайшую тарелку и, вооружившись вилкой, свободной рукой потянулся к бумагам. Начать он собирался с отчетов, однако длинный узкий конверт, доставленный последним и лежащий сверху, привлек к себе его внимание. Письмо было из Бар-Шаббы. Бросив вилку, Бервик сломал печать. Зашуршала плотная гербовая бумага.

— Ваше сиятельство, — дверь у него за спиной тонко скрипнула, и виноватый голос камердинера нарушил тишину, — покорнейше прошу извинить, только…

— Я же сказал — ванна подождет, — отмахнулся граф, бегая глазами по строчкам короткой записки, приложенной к основному посланию. — Демоны!.. Да заговоренный он, что ли?..

— Ваше сиятельство…

— Ну что такое, в конце концов?! — раздраженно дернулся тот. Камердинер испуганно заморгал, но все же нашел в себе силы выдохнуть:

— Тут адъютант его высочества… Ему велено передать, что его высочество желает видеть ваше сиятельство… по возможности, незамедлительно!

— Иду, — сквозь зубы выдохнул Бервик, поднимаясь на ноги и торопливо рассовывая по карманам дорожного камзола лежащие перед ним бумаги. Письмо из Бар-Шаббы со всем его содержимым он сунул за пазуху. К чему такая срочность? Разумеется, он и сам намеревался явиться к другу и повелителю, как только приведет себя в порядок, однако… «Не случилось ли чего? — с тревогой думал граф, шагая следом за адъютантом его высочества. — Да нет, мне бы сразу доложили… И еще эти эль Хаарты! Как печенкой чуял же, что аукнется, как ты ни изворачивайся» Он, мимолетно нахмурив брови, качнул головой.

А спустя всего четверть часа, мрачно сощурившись, выслушивал рассказ принца о его недавней беседе с верховным магом. Спешка оправдала себя — вести были из рук вон. Особенно те, что касались Дымки.

— Я в полной растерянности, Натан, — в заключение своего рассказа проговорил Рауль. Его бледное лицо на миг исказилось. — Но самое страшное, что и эль Гроув от меня недалеко ушел. Такого мы не ожидали. Никто не ожидал, и я не представляю, что теперь с этим делать.

— Я тоже, ваше высочество, — помолчав, сказал Бервик.

— Звучит ободряюще, — с трудом найдя в себе силы усмехнуться, обронил принц. — Но все же я рад, что ты снова здесь… И, надеюсь, твои новости будут хоть сколько-нибудь получше!

Граф вспомнил о конверте за пазухой, что ощущался сейчас чугунной гирей, и покачал головой.

— Нет? — без всякого удивления переспросил Рауль. — Что же, какая-никакая, а все-таки стабильность. Ну же, не томи! Хранители севера присягнули на верность герцогству Лилии?.. Или это мой тесть продает на сторону нашу сталь?..

— Ни то, ни другое, ваше высочество. С заставами все так же, ни шатко ни валко, и вора мы пока тоже не взяли за жабры. Но что касается новостей…

Он, не договорив, нырнул рукой за лацкан и протянул Раулю конверт со сломанной печатью.

— Пришло с ночной почтой, — сказал он.

Принц вынул из конверта бумаги. Прочел. И спустя время, необходимое для осознания, медленно поднял глаза на соратника.

— Как?.. — только и смог сказать он.

— Не знаю. Мы сделали всё, что могли, ваше высочество, но, верно, удача и впрямь от нас отвернулась.

Рауль Норт-Ларрмайн не ответил. Взгляд его, тяжело опустившись вниз, вновь остановился на разложенных по столу бумагах, украшенных государственными гербами Бар-Шаббы.

Первая была годовым табелем за третий курс, а вторая — коротким официальным письмом за подписями глав двух факультетов и личной печатью барона Норвиля, временно исполняющего обязанности архимага. В письме говорилось, что по результатам переводных испытаний адепт Нейлар эль Хаарт успешно перешел на четвертый курс и получил распределение на боевой факультет высшей школы Бар-Шаббы.

Ярко-зеленый ковер укрыл Даккарайскую пустошь — от стен древней цитадели до самого подножия гор. Вверху сияло чистой лазурью небо, тоже яркое, светлое, каким оно бывает лишь в конце мая, а совсем по-летнему ласковое солнце в полдень уже начинало припекать всерьез. Дни стояли теплые, ночи короткие, звездные, и воздух был так пропитан ароматом цветущей вилоры, что порой кружилась голова. Впрочем, не только медоносный цвет был тому головокружению виной: последние недели перед каникулами вся школа Даккарая пребывала в состоянии лихорадочного возбуждения. Экзамены, квартальные зачеты, сдача нормативов, подготовка табелей и подтягивание отстающих, утверждение планов на грядущий учебный год и расписание вахтенных дежурств на все лето, выпуск старшего курса, утверждение дат летних сборов для офицерского состава… И кадетам, и преподавателям было чем заняться; и те, и другие торопили стоящий на пороге июнь в предвкушении долгожданного отдыха.

Двадцать восьмого мая первокурсники держали свой последний экзамен, по военной истории. Летные квартальные испытания и сдача нормативов по стрельбе и физической подготовке были давно позади — в Даккарае всегда начинали с главного, чтобы попусту не тратить время на тех, кто плохо держался в седле. Историк, мастер Стром, вызывал учеников по одному, так что начавшийся в два часа пополудни экзамен затянулся до вечера. Имя кадета Д'Элтар, согласно алфавитному списку, значилось в самом его конце, так что из аудитории Кассандра тоже вышла последней: с заслуженным высшим баллом и счастливой улыбкой на губах. И даже совершенно пустой коридор по ту сторону двери — Орнелла, конечно, подругу не дождалась, несмотря на все обещания — не испортил ей настроения. «Завтра будет еще целый день, успеем друг друга поздравить», — думала Кассандра, медленно шагая по гулкому коридору к лестнице. На душе у нее было легко, сердце пело. Кончился этот долгий, тяжелый год, пусть и было в нем все-таки немало хорошего, а впереди ее ждет целых три месяца воли! Девяносто дней без муштры, зубрежки, побудок в половине седьмого утра и нарядов вне очереди — это ли не счастье? Да, конечно, она будет скучать по Яру, и по Сельвии тоже, и даже, наверное, по Кайе — но ведь они расстаются ненадолго. Каникулы пролетят быстро, и уже в сентябре они встретятся снова, все четверо: бессонные ночи для Кайи с Орнеллой не прошли даром, и обе с честью преодолели тяготы квартальных зачетов… А у герцогини эль Тэйтана есть свой дом в столице. И они с Кассандрой обязательно будут видеться, не зря же Орнелла весь май твердила, что после «целого года этой тюрьмы» Мидлхейм ей необходим как воздух! «Чтоб мне лопнуть, — повторяла она, — если я опять на всё лето запрусь в Каменном Логе! Видеть не могу больше горы и крепости, хватит с меня!» С каждым новым успешно выдержанным экзаменом ее светлость, от которой за апрель остались одни глаза, словно понемногу возрождалась к жизни. Она беспрестанно вслух мечтала о том, как откроет гостиную своего столичного дома на Парковой аллее, как будет принимать гостей, ездить с визитами и до рассвета плясать на балах, сколько новых платьев сошьет себе вместо «этого треклятого мундира» — и никому из подруг не приходило в голову смеяться над ней, даже Кайе. Они все устали, стосковались по дому и считали дни до отъезда из Даккарая, как считал их в последние недели мая каждый его кадет.