Он заставил себя думать о другом, но это засело. Впервыеощутил какую-то смутную связь с тем, что плел калика насчет простонародностистарых богов. Могучих, сверхмогучих, но простонародных.

Из лунного света выступил и приблизился дворец из крупныхблоков мрамора. К массивным воротам из чистого золота, на которые больносмотреть, с величавым достоинством поднимаются широкие ступени. По обе стороныворот огромные каменные львы, на всадников взглянули с холодным равнодушием.

Англ сделал небрежный жест дланью.

— Южные...

— И что там?

Англ в великом презрении изогнул губы.

— Изнеженные, сытые, богатые... Мясо для наших мечей!Мы готовим отряд, но пока ворваться не удается. Защита чересчур сильна. Но ты —из мира живых, тебя впустят. Отдохни, заодно рассмотри, как у них тамзапираются ворота... И вообще, что там за дополнительная охрана внутри.

Томас в сомнении смотрел на великолепный дворец, но сильнаярука предка похлопала по спине настойчиво. Томас вздохнул и направил коня вверхпо ступенькам.

Когда уже подъехал к воротам, снизу донесся довольный голос:

— Моя кровь в этом викинге! Не слезая с седла...

Томас оглянулся, но Англ, помахав ему, повернул коня иунесся в сумрак.

У закрытых массивных ворот Томас огляделся украдкой,чувствуя себя глупо: не видно привратников, а самому пытаться открыть —унизительно, взял копье в руку и, перевернув тупым концом вперед, собралсястукнуть в ворота. Едва копье приблизилось, створки распахнулись с такойторопливостью, словно и не тяжелые ворота, а двери собачьей будки.

В абсолютной тишине копыта стучат неестественно звонко.Вообще-то на коне в любой храм — свинство, но это же язычники, а попирая чужиесвятыни — утверждаешь свои, и Томас смотрел надменно и сурово, готовый датьнемедленный отпор всему, что промелькнет даже мимо. Или даже догнать и датьотпор.

Впереди медленно открывается длинный бесконечный зал илимножество залов, Томас не понял, длинными рядами выстроились колонны, то липоддерживая свод, то ли отделяя один зал от другого. Тягостное ощущениебесконечности заползло в душу и не оставляло всю дорогу, пока конь с грознымцокотом копыт нес его по широким плитам мрамора мимо этих чудовищно массивныхколонн, явно возводили их не люди.

Все серое с недобрым красноватым оттенком, других цветовнет, Томас ехал совсем угнетенный, конь пофыркивал и прядал ушами. Междуколоннами блеснул свет, донеслись веселые женские голоса, а потом даже плеск,словно в озере резвится крупная рыба.

Открылся большой, ярко освещенный зал. Горящие факелы торчатиз стен, а в массивных светильниках горит душистое масло, Томас сразу узналзнакомые восточные благовония, придержал коня. За колоннами открылся круглыйбассейн, края инкрустированы цветной плиткой, трое обнаженных девушек плещутсяв прозрачной воде, Томас успел увидеть даже их ступни на голубых плитках,которыми вымощено дно.

Еще пятеро сидят на краю бассейна, свесив ноги в воду,беззаботно хохочут и брызгают водой. По ту сторону бассейна накрытый стол, заним длинное и широкое ложе с множеством подушечек. Томас остановил коня, ноодна из девушек услышала цокот копыт, оглянулась, вскрикнула не столькоиспуганно, сколько удивленно.

Томас церемонно поклонился, чувствуя себя очень глупо, впобитых доспехах, с копьем в руке.

— Милые дамы, — пробормотал он неуклюже, — выимеете дело с рыцарем, который знает толк в сохранении женской чести идобродетели, так что не пугайтесь, я сейчас удалюсь... И заверяю вас, никого извас я не видел и при встрече не узнаю...

Пока плескавшиеся в воде спешили к бортику, те пятеро, чтосидели на краю, вскочили с легкостью козочек и бросились к нему. Томасрастерянно улыбался, раскланивался, его коня окружили смеющиеся удивленныелица, он слышал только веселый щебет, радостные восклицания, потом ласково, нонастойчиво потащили с седла.

Он с некоторым недоверием покинул седло, коня тут же увели,а женщины, окружив его, с веселыми возгласами пытались снимать с него тяжелыедоспехи. Он сразу ощутил себя легче, но когда одна потянулась к копью, сказалпредостерегающе:

— Осторожно. Такое оружие слушается только хозяина.

Она отдернула руки, всмотрелась в копье внимательнее. Глазастали круглыми, как у испуганной птицы.

— Неужели... это то копье, что было в Дереве?

— То, — ответил Томас с неловкостью.

— Так вы...

— Это было нетрудно, — заверил Томас.

Женщины защебетали громче, его теребили, дергали,поворачивали, телу становилось все легче, и вдруг он увидел, что доспехиаккуратной горкой сложены на краю бассейна, и одна из женщин начинает отмыватьс них кровь и грязь, просто замечательно, но ласковые руки с той женастойчивостью начали сдирать с него свитер, рубашку...

Когда тонкие пальчики ухватились за его ремень, онперехватил руку красотки, что даже язык высунула от усердия, пытаясьрасстегнуть огромную металлическую пряжку, что одновременно служит и добавочнойпластиной панциря на таком уязвимом месте.

— Погодите, — сказал он, — погодите, юнаяледи. Я не совсем хорошо знаю порядки в этом дворце, но я сомневаюсь, что вашсупруг... или отец позволяет вам такие вольности с незнакомцами. А я со своейстороны не хочу показаться неучтивым и неблагодарным гостем.

Женщина в удивлении подняла голову. На Томаса взглянуло юноечистое личико с румяными щечками и очень пухлыми губами, похожими на созревшиевишни. Глаза расширились, она всматривалась с таким недоумением, словноотказывалась понять его слова.

— Отважный воин, — произнесла она наконец оченьтихо, щечки заалели ярче, — для нас всех большая честь омыть твои раны,умастить лучшими маслами... Отдохни, ты должен набраться сил для новыхподвигов!

— Это да, — согласился Томас гордо, — ятакой, мне только подвиги подавай. Но штаны с меня не надо, какой же этоподвиг?.. Хотя вас здесь двенадцать... нет, даже четырнадцать, это деломеняет... но вообще-то я христианин, а к тому же рыцарь, который должен акистолб недвижимый на страже христианской целомудренности и девичьейстыдливости...

Целомудренные и стыдливые мягко, но настойчиво увлекали егок ближайшему ложу. Одна из юных женщин примчалась с большой золотой чашей,густая маслянистая жидкость едва не выплескивается через край. Томас потянулноздрями, запах знаком с тех времен, когда Готфрида Бульонского серьезно ранилив грудь и сам бесстрашный сын Мелик-шаха Бейкайрук под видом простого лекаряпроник в лагерь крестоносцев и вылечил почти безнадежную рану своего противникатаким вот драгоценным зельем.

— Ну, — сказал он, — это дело другое, этоможно... Я всегда готов полечиться в свободное от подвигов время, если дляэтого не нужно ничего.