ограниченных отношений. Юинг не учитывает сложностей этого процесса и разрушительной взаимозависимости между ролями жертвы и агрессора, которая увековечивает цикл избиения, прощения, примирения, отчуждения и избиения (Ewing, 1990). Хоть он и прав, подчеркивая тот факт, что продолжительное насилие приводит к психологическому повреждению «самости», но при этом он игнорирует природу формируемой самости, которую можно рассматривать как преувеличение одних ее аспектов и пренебрежение другими в поляризованной диаде. То есть жертва берет на себя презираемые части своего агрессора, а агрессор в этот момент теряет свою слабость.

Можно утверждать, что теория выученной беспомощности игнорирует сложность индивидуальных интерпретаций событий, т. е. те когнитивные процессы, которые являются посредниками между возникновением болезненных стимулов и ответом на них индивидуума. Понятие «избиваемой женщины» учитывает эту модель и включает ее в описание «типичный эффект систематического насилия», когда женщина воспринимается как пассивная, виктимизированная и теряющая рассудок. В синдроме «избиваемой женщины» игнорируется активный аспект партнера-женщины в насильственных отношениях и важность ее бессознательного и сознательного выбора для участия в отношениях, наполненных жестокостью. Юинг полностью поддерживает эту доктрину попирается на нее, пытаясь обеспечить сложную юридическую защиту избиваемых женщин, которые решились на убийство. Несмотря на интуитивную привлекательность его концепции и вызывающее симпатию описание психического проникновения и поражения, она в конечном счете несостоятельна ни как юридическая защита, ни как психологический анализ.

Подобно использованию в качестве правовой защиты «предменструального синдрома», использование в суде понятия «психологической самообороны» рискует показаться излишне феминистским и склонным патологизировать реакции женщин на систематическое угрожающее насилие. Тщательный анализ отдельных ситуаций должен показать необязательность принятия таких теорий, основанных на понятиях уязвимости женщин и их «особого» статуса. В юридической защите, базирующейся на существовании «синдрома», патология занимает центральное место. Использование синдрома может приносить больше пользы для правовой защиты в суде, чем эмпирически подтвержденное клиническое явление; это обсуждается в главе 4 в связи с диагнозом делегированного синдрома Мюнхгаузена. Существует опасность, что если назвать реакцию на систематическое насилие «синдромом избиваемой женщины» без надлежащей ссылки на социальные, культурные и политические обстоятельства, которые позволяют этому насилию продолжаться, то это будет поддерживать предрассудок о присущем женщинам врожденном безумии. Самооборона была переосмыслена в проявление истерии. Расширение границ признания поправки о провокации в любом случае сделает ненужным понятие «психологическая самооборона».

Скрытое от посторонних глаз насилие в семье оставляет ограниченное пространство для выбора, и насилие становится единственно возможным решением и общим средством общения в ситуации, когда все другие средства убеждения или переговоров оказались недейственны. Чтобы прежняя жертва взяла власть в свои руки и отомстила партнеру, она вынуждена использовать методы своего господина. Психически и даже практически насилие становится единственным вариантом.

Проблемы переноса и контрпереноса в лечении

Одним из самых разрушительных последствий убийства является то, что убийца не может уверенно различать фантазию и реальность. Последний и решающий барьер между мыслью и действием был разрушен, и становится небезопасным признавать чувства яростного желания убить в случае их повторного появления. В терапевтической работе с женщинами поражает степень страха, который они испытывают. когда транслируют другим свои собственные разрушительные переживания и желания убить, воссоздавая преследующий и агрессивный внешний мир.

Основная задача терапевта — обеспечить признание этого гнева частью себя и постепенное восстановление способности различать фантазию и реальность, чтобы эти импульсы признавались без попытки их реализации. В аналитических терминах это можно сравнить с развитием символического мышления. Могут быть глубоко укоренившиеся проблемы горя, связанные с убийством, например, чувство утраты, связанное с жертвой, вытекающая из этого вина, а также гнев, отчаяние и шок, которые сопровождают любую утрату. Вина убийцы может быть гораздо более глубокой, чем в случае обычной тяжелой утраты, и спровоцировать сложную реакцию горя, которая делает восстановление медленным и трудным.

Женщина-убийца будет заключена в тюрьму или в психиатрическое отделение закрытого типа, где ей придется разлучиться со своими детьми и другими членами семьи. Это может показаться невыносимым и вызвать глубокую депрессию. Стигма, связанная с убийством в продолжающимся чувством гнева по отношению к жертве, может породить у убийцы неразрешимые проблемы, связанные с невозможностью признать то, что она сделала. Вместо этого женщина отстраняется от мира и отрицает то, что произошло. Отношения с жертвой часто характеризуются амбивалентными чувствами, которые способствуют сложной реакции горя. Осознание женщиной-убийцей того, что столь очевидное решение, касающееся прекращения насилия и угроз смерти со стороны партнера, привело также и к ее собственному отделению от семьи, может привести ее в состоянии глубокой депрессии (см. главу 9).

На бессознательном уровне мощная защитная проективная идентификация, которую использует убийца, включает в себя ощущение, что все плохое находится в другом человеке, который затем уничтожается. Но, эвакуируя эти чувства, такая идентификация функционирует лишь временно и в конечном итоге обречена на провал. Хотя за убийством сначала следует чувство эйфории и радости, оно преходяще, и убийца впадет в депрессию, когда снова признает в себе неприемлемые чувства. Женщина увидит, что ее попытка избавиться от этих чувств, сначала отделив их от себя и найдя их у кого-то другого, а затем убив этого другого, потерпела неудачу и что она должна решить задачу признания этих чувств частью себя. Это точно совпадает с опытом обидчика, который использовал избиение как способ избавиться от неприемлемых чувств, проецируя их в женщину-партнера, а затем нападая на нее. Его защита от нежелательных чувств также обречена на провал, предлагая лишь временное облегчение от отвращения к себе, вины и страха перед отказом, как только эти чувства возвратятся, вернется необходимость избивать.

Терапевт может вызвать мощный перенос пациента, когда становится объектом убийственной ярости или крайне идеализированным объектом. Очень важно, чтобы терапевты получали адекватную подготовку и постоянную супервизию, чтобы не отреагировать эти проекции и не стать жертвой, как клиент, преследователем, как обидчик, или идеализированным объектом, по отношению к которому не может быть выражен гнев из-за опасений по поводу разрушительной силы гнева. Человек, который убил, полагался на расщепление как на защитный механизм и был неразрывно вовлечен в чрезмерно поляризованные отношения с обидчиком. Чтобы клиент смог заново интегрировать в себя гнев, грусть, страх и беспомощность, важно избегать повторного разыгрывания оскорбительных отношений. Также возникает соблазн увидеть клиента пассивной жертвой, игнорировать