насильственных импульсов (Welldon, 1988). Представление Демоса о детях как ядовитых контейнерах, очень важна в его понимании младенцев как универсальных сосудов для нежелательных импульсов, как носителей токсичных человеческих чувств. Я проиллюстрирую эту сложную динамику следующим клиническим материалом, который содержит тревожные и разрушительные подробности о матери, которая убила своего ребенка.

Клинический случай.

Долорес: нападение на своих детей, убийство четырехлетней дочери

Долорес, мать-одиночка восточноевропейского происхождения в возрасте около тридцати лет, жила одна с двумя маленькими дочерями — одной четырехлетней (Энжел) и другой семилетней, когда она попыталась убить и их, и себя. Женщина была убеждена, что девочки были в опасности и их ожидало похищение бандой педофилов, которые будут использовать их в «снафф-фильмах», т. е. порнографических фильмах, в которых снимаются реальные убийства. Она спланировала убийства и самоубийство в деталях, но решение убить сразу всех было принято в день совершения преступления. Долорес, как обычно, отвела детей в школу, а затем подготовила все необходимое для их смерти: повесила в доме три петли, а также добавила в пудинг барбитураты, надеясь, что это успокоит детей, чтобы она могла их задушить, затем повесить и после этого повеситься сама. Она была убеждена в том, что за домом наблюдает главарь банды педофилов и что люди, с которыми она столкнулась на прогулке по дороге домой, были шпионами этой банды, которые использовали свои мобильные телефоны, чтобы предупреждать друг друга об их передвижениях.

Когда Долорес поняла, что на вернувшихся из школы девочек не действуют барбитураты, она ударила Энжел по голове ледорубом, прежде чем утопить ее в ванной. Рассказывая об этой бешеной и жестокой атаке, она сказала, что вовсе не собиралась причинять ребенку боль и что ее старшая дочь сбежала, хотя у нее тоже были травмы головы. Старшая девочка побежала за помощью, но к тому времени, когда полиция прибыла и сумела войти в дом, обнаружилось, что младшая девочка умерла в ванной, а Долорес в исступлении искала свою старшую дочку, заявив, что ей нужно «спасти» ее, как она «спасла» Энжел.

Психическое состояние

Психическое состояние Долорес проявилось вскоре после того, как она была заключена в тюрьму. Затем был применен п. 37/41 закона о психическом здоровье (1989), и она признала себя виновной в непредумышленном убийстве в силу уменьшенной ответственности. Считалось, что на момент совершения преступления она страдала от психотического расстройства и должна получать лечение в закрытом отделении. Я видела ее на психотерапии еженедельно — с момента поступления в больницу и до ее выписки в общежитие: всего четыре года.

Несмотря на ужасный характер ее собственной истории в детстве и недавнее убийство, по-видимому, любимого ребенка, Долорес сумела продемонстрировать внешнее спокойствие, рациональность и обаяние. Как своего рода «ложная личность» она всегда была со мной вежливой и дружелюбной, была красиво и модноодета, с макияжем, со свежевымытыми и стильно уложенными волосами. Ее отождествление самой себя с телесным образом было совершенно очевидно, и она, казалось, пыталась контролировать внутренний хаос посредством жесткого контроля над своим внешним видом и накрашенным лицом, похожим на маску. Она выглядела, как кукла, с устойчивым непроницаемым взглядом и искусственными, но аккуратными и точными жестами.

Когда на нашей первой встрече я спросила ее о чувстве вины она ответила, что чувствовала себя ужасно виноватой, но не потому, что она убила младшего ребенка, а потому, что ей не удалось «спасти», т. е. убить оставшегося в живых ребенка. Она демонстрировала базовую и всепроникающую веру в иллюзию — ей нужно убить, чтобы спасти.

Часто она начинала сессии, рассказывая подробности о своем гардеробе или о планах вернуться к своей предыдущей работе в качестве косметолога. Однако это говорило лишь о том, что она скрывает свою болезнь и факты жестокого обращения по отношению к ней ее приемных родителей, а также что она маскирует наличие параноидальных заблуждений, касающихся окружающих, включая отца ее дочерей. Это привносило в наши сессии характер дистанцированного общения и избегания. Все плохое или страшное, жестокое и разрушительное было закрыто и превращено в безопасное. Долорес была очарована своей фальшивостью, восхищаясь накладными ногтями, которые обеспечивали ей чувство гламурности и ухоженности и которые поразили меня как символическое оружие, которое, однако, не могло навредить.

Предпосылки

У матери Долорес уже были три старшие дочери, когда она зачала ее от иностранного моряка. Женщина решила отдать девочку на удочерение, когда той было десять дней от роду. Долорес было четыре года (возраст ее убитого ребенка), когда она узнала, что ее удочерили. Она почувствовала себя полностью опустошенной и преданной и видела в раскрытии этой тайны акт жестокости со стороны матери. Ее приемный отец уделял Долорес слишком много внимания, но она чувствовала, что мать возмущалась этим, потому и сказала, в качестве наказания, что она не была «их» ребенком. В детстве она также подвергалась сексуальному насилию и чувствовала, что мать никогда не любила ее и относилась к ней отстраненно и сурово, хотя и не применяла физического насилия.

У нее была история анорексии/булимии, краж в магазинах и самоповреждения, отображающая то, что можно считать типичным сочетанием женских проявлений перевозбуждения и переживания насилия, в основном направленного на себя. В подростковом возрасте она стала вести беспорядочный образ жизни, имела много краткосрочных сексуальных отношений с мужчинами. Привлекательная и жизнерадостная девушка, она, как правило предпочитала компанию мужчин, но сохраняла близость с одной пожилой женщиной. В возрасте 17 лет она отчаянно хотела встретиться со своей родной матерью и начала ее поиски, но узнала лишь, что та переехала в Центральную Европу со своим третьим мужем. Она предприняла попытку встретиться с ней и описывала чувство сильной связи с матерью и сестрами, отрицая при этом чувства зависти или отвержения.

Прогресс в терапии

Вначале Долорес была явно психотичной, полагала, что больница была фабрикой для экспериментов и что у некоторых пациентов были особые связи с ЦРУ и другими секретными службами. Она приписывала особое значение самым простым утверждениям, находя в обычных фразах смысл,