у времени власть.

72. К доктору Шренку, княжескому сенатору

Прежде ты не был еще у меня, досточтимый сенатор,

В песнях моих ты сейчас будешь, как должно, воспет.

Нравы, таланты и речь, изощренная знаньем законов,

Есть у тебя, и смирить, мудрый, ты можешь зверей.

С кроткой душою прими многоликие ты восхваленья,

Ныне прими, — мы всегда мощь твоих чувствуем уст.

73. К имперскому астрологу

Грониген астролог, толкователь фатального мира,

Удостоенный наш утлый поддерживать челн,

Среди друзей дорогих ты не будешь самым ничтожным,

Благоволишь мне, со мной связан любовью давно.

74. К сочинениям Гросвиты[833]

Скромная, мощного речью в центон собирая Марона,

Тех, кого Лаций нам дал мудрый, взрастила она;

Пусть ее, нашу, читают, рожденную кровью саксонской,

И поэтессы родной в песне восславят труды.

75. К Иоанну Риманну, всегерманскому книжнику и книготорговцу[834]

Оттиски текстов латинских и греческих ныне достигли

Наших пределов, твоим, Риманн искусник, трудом;

И вот за это тебе вся Германия шлет благодарность,

Здесь и повсюду тебе распространяет хвалы.

76. Поэт сам побуждает себя к изданию своих стихотворений[835]

Почва германцев хотя столь многих кормит поэтов,

Тех, кто дерзают стихи в разных краях рассевать,

Что же я, Цельтис, умолк почти на пятнадцатилетье,

Выпустить в свет на земле книги свои не дерзнул?

77. Кесарь по поводу отличий поэтов[836]

Лавр этот Конраду мы, Кесарь, жалуем, — доблесть поэтов,

Чтобы героев дела славные он воспевал;

Им пусть поэтов венчает с заслуженной он похвалою,

Ибо он носит уже нечто от Нас в свой черед.

78. На изображение Философии[837]

Все, что небо, земля, что воздух и море имеют,

И в человеческих что может случиться делах,

Все, что бог-огненосец свершает в мире огромном, —

Все философия, я в сердце имею своем.

79. На нее же

Меня зовут Софией греки, латины — сапиэнцией,

Египтяне и халдеи меня открыли, греки записали,

Латиняне перевели, германцы возвеличили.

80. На Нюренберг[838]

В самой средине Европы, в средине тевтонского края

Город сей вновь посети, друг мой читатель, молю;

В мире никто не видал подобного этому града,

Что средь неплодных полей так изобильно процвел.

81. К наследнику аббата Тритемия[839]

Каждый, кто будешь аббатом, мои эти строки почаще,

Я умоляю тебя, в помнящем сердце держи.

Будь милосерд, благочестен и веры ревнитель, последуй

Вслед за Тритемием ты, я побуждаю, моим.

82. Иоанн Тритемий наследнику

Видишь, поставил уже я ученых мужей монументы,

Также и все, что красой сможет и вам послужить.

Напоминаю, прошу, ты по нашим следам направляйся,

Тот, кто придет без меня править обителью сей.

83. К божественному Максимилиану о написании истории Габсбургского дома и Максимилиана[840]

Рода затем твоего описал бы я в славе начала,

Предков и пращуров всех, великодушье отца,

Также и титулы рода, и древность исконных владений,

И сколь старинный уже нобилитет у тебя,

Был ты ребенком каким, как ты рос в свои первые годы,

Что возмужавши свершил, что в пожилые года.

Рода когда твоего я истоки постигнуть стараюсь,

Должен я, Цельтис, к богам, близким тебе, подойти.

Смертные, вы воздержитесь (тогда промолвит Юпитер)

10 И небожители вы сыном его называть.

Прямо от нас он рожден, Максимилиан Величайший,

Громкая слава не даст, чтобы иным был отец.

Ты лишь нам удели покой возлюбленный сердцу

И повели, чтоб мои были со мною друзья.

Ведь в одиночку никто не исполнит подобного дела,

В коем так много святых предков помянуто здесь.

И так как нет средь живущих тебе подобного ныне,

То в одиночку никто труд не осилит такой.

84. О монстрах и чудесах[841]

Что бы замыслили монстры, которых так много под небом

Нашим германским, чтоб всех ужас и трепет объял?

Что мне о детях иль свиньях сказать? Мы видели сами:

Тело раздвоено их, но при едином лице.

Иль умолчу? Говорят, будто мать на бреге Энунта,

Боги! во чреве несла двадцать четыре плода.

Я не могу умолчать и о птицах в гнезде лишь трехдневных,

Коих жестокий с небес молнии губит удар.

85. На монашек, поющих по-латыни псалмы[842]

Женскими хоть и кишит Германия монастырями,

И днем и ночью они лишь по-латыни поют,

Но все святые места Камен латинских не знают, —

Только невежество им и простота по душе.

Иль по обычью друидов не должно слова понимать им,

Кои Иерусалим в тайных им книгах принес,

Видимо, чтоб эти тайны в дремучий народ не проникли,

Иль, чтоб святые слова не залучила волшба.

Но говорю я: что пользы так петь священные гимны,

10 Денно и нощно своих только тревожить богов?

Если поет и не знает, что песней священною просит,

То и корова вот так среди базара ревет.

86. Колкости, сказанные Цельтису и его ответ[843]

Если германцам моим я себя представляю поэтом,

Тотчас они: никаких он не накопит богатств,

С песней он всю свою жизнь до конца расточает, безумец

И не